— Видите ли, месье Стравинский… Игорь… Он полюбил другую женщину!

Выпалив это, Екатерина обмякла в кресле, будто признание отняло у нее последние силы.

Оторопев от неожиданности, Габриэль смотрела на нее и не знала, что сказать. К такому повороту она оказалась не готова. Она ожидала, что после их неудачного романа Игорь Стравинский вернется к жене. Он любил свою семью, в этом не было никаких сомнений. Поэтому новость о том, что он, не теряя времени, нашел себе новую женщину, была как гром среди ясного неба. Что это, как не предательство? Не ее лично, конечно, — но предательство жены, детей, ее гостеприимства, в конце концов. Неужели он всерьез рассчитывает, что она примет у себя в доме еще и его новую возлюбленную?! Ее изумление постепенно переросло в гнев.

В гостиной повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на камине, прерывистым дыханием Екатерины и лаем собак за окном. Наконец Габриэль, так ценившая умиротворяющее безмолвие, нарушила это напряженное молчание.

— Кто эта женщина? Я ее знаю?

На побледневших щеках Екатерины вспыхнул румянец.

— Полагаю, вы встречались. Месье Стравинский влюбился в Веру, супругу Сергея Судейкина. Он хочет, чтобы она развелась, — тихо сказала она, потом протянула руку к своей чашке и, смочив пересохшее горло, добавила: — Мадам Судейкина гадала Игорю на картах. Она говорит, карты никогда не лгут. Думаю, она права. Так вот карты говорят, что им суждено быть вместе. Всю жизнь.

— Ну что ж, вполне возможно, — пробормотала Габриэль, нахмурившись. Несмотря на ее суеверность, сейчас ей почему-то с трудом верилось в Божий промысел. Что-то подсказывало, что дела обстоят куда прозаичнее. Очевидно, Вера Судейкина, поддавшись чарам великого композитора, всеми силами пыталась привязать его к себе. Габриэль слишком хорошо знала Стравинского — такое действовало на него безотказно. С другой стороны, трудно было винить его в том, что он предпочел красивую, энергичную и вдобавок увлеченную им женщину своей больной жене. Габриэль вспомнила, что несколько раз видела мадам Судейкину у Дягилева. Да, она была привлекательна и, судя по всему, отлично разбиралась в тонкостях таинственной русской души, а главное — точно знала, чего хочет.

— А что, если карты все-таки ошибаются? Нельзя полагаться только на них, — решительным тоном заявила Габриэль.

Едва заметная улыбка скользнула по лицу Екатерины.

— Месье Стравинский одержим идеей, что мы все должны жить вместе…

— Вот как!

Екатерина даже не обратила внимания на возглас Габриэль.

— Он не может жить без детей и не хочет оставлять меня одну. Это так благородно.

Да уж, настоящий рыцарь, ничего не скажешь. Пока Габриэль раздумывала, куда ей поселить Веру Судейкину и стоит ли вообще поддерживать этот тройственный союз, Екатерина продолжала говорить. Занятая своими мыслями, Габриэль не следила за ее монологом, то и дело прерываемым кашлем, но вдруг знакомое название заставило ее прислушаться.

— Вы собираетесь в Биарриц? — переспросила она.

Екатерина испуганно подняла глаза.

— Можно мне еще немного чая?

— О, простите, как нелюбезно с моей стороны.

Габриэль поспешила налить чаю в пустую чашку. Сделав глоток, Екатерина продолжала твердым голосом:

— Месье Стравинский хочет, чтобы мы переехали в Биарриц. Он говорит, что для моих легких тамошний климат — это лучшее, что можно придумать.

— Вы хотите туда переехать?..

— Игорь хочет подыскать для нас с детьми и своей новой подруги дом на побережье. Вы же понимаете, не правда ли? Семья для него важнее всего.

Вот так сюрприз. Сколько всего, оказывается, произошло за время ее отсутствия! Бывший любовник строит планы на будущее с чужой женой, а его собственная полностью с этим согласна. Ну что ж, раз всех все устраивает — замечательно, она будет только рада их счастью. Но все же эти новости были настолько поразительными, что Габриэль требовалось время, чтобы их переварить. Хорошо, что Екатерина рассказала ей все — если бы она услышала эту историю от Миси, то не поверила бы ни единому слову. Да и самому Стравинскому тоже. Она бы решила, что это всего лишь бредовые фантазии влюбленного мужчины. Но трогательное отношение Екатерины придало всей этой странной истории несколько иное, более глубокое значений, Габриэль наклонилась вперед и сжала ее холодные руки.

— Я благодарна вам за искренность и от всей души желаю вам счастья. Если могу вам как-то помочь, Екатерина, поверьте, всегда буду рада это сделать.

— Я хотела спросить вас еще кое о чем… — опуская глаза, сказала Екатерина.

— Да?

— Ваши чеки… — срывающимся от волнения голосом произнесла она. — Я знаю, что вы каждый месяц выписываете месье Стравинскому чек. Если бы было возможно… если бы вы могли продолжать делать это и после того, как мы уедем…

Габриэль улыбнулась.

— Прошу вас, не беспокойтесь. В этом нет ничего особенного, да и денег у меня достаточно. Вы всегда можете на меня рассчитывать.

Не успела она произнести эти слова, как, к ее изумлению и ужасу, Екатерина рухнула передней на колени.

Мария Павловна Романова никак не могла взять в толк, как можно столько времени прохлаждаться на Лазурном берегу, когда на родине назревает новая революция. Во всех эмигрантских кругах от Берлина до Лондона еще с февраля только об этом и говорили: тревожные вести о голоде и нарастающем недовольстве правительством большевиков были главной темой. Бастовали рабочие, в Кронштадте моряки подняли мятеж, народ требовал перевыборов, свободы слова и печати, отмены привилегий для членов партии, справедливого распределения продовольствия, права создавать рабочие артели и распоряжаться землей.