Новая квартира оказалась слишком большой для нее одной, но Габриэль распорядилась обустроить несколько гостевых комнат — для друзей. Изначально эти комнаты предназначались Дмитрию. А поскольку большинство ее друзей проживало в Париже, то гостевые почти всегда пустовали. Иногда у нее ночевал Поль Реверди [27] , печальный поэт, посвящавший ей свои стихи и уже давно безнадежно в нее влюбленный. Она приблизила его к себе, чтобы как-то отвлечься после расставания с Дмитрием. Но Реверди оказался слабым утешением, не приносившим ей ничего, кроме сумятицы в душе.

Габриэль устало повернула ключ в замке. От закоченевших ног по всему телу пробегал неприятный озноб. Горячая ванна — вот что сейчас нужно, чтобы не схватить простуду. А после легкого ужина она ляжет в постель и почитает. Все только и говорили о новом романе Виктора Маргерита [28] . Давно пора вытащить его из стопки непрочитанных книг. Насколько она поняла, «Холостячка» — это история молодой женщины, которую обманул возлюбленный и которая после этого решает вести свободную, полную удовольствий жизнь. «Все персонажи вымышлены. Любое совпадение с реальными событиями случайно», — с иронией подумала Габриэль.

— Мадемуазель Шанель!

Голос графа де Пилле-Билль прервал ее размышления.

Освещаемый тусклым светом ламп вестибюля, он стоял у лестницы, ведущей к квартирам на верхних этажах, будто специально поджидая ее. Его величественный вид больше соответствовал образу хозяина, торжественно принимающего у себя гостей, чем мужчины, который вынужден занимать нижний этаж своего особняка, чтобы сдавать в аренду верхние. Судя по всему, он считал огромной щедростью со своей стороны то, что ей позволительно здесь находиться. То обстоятельство, что каждый месяц он получал за это чек на крупную сумму, видимо, казалось ему не столь важным.

— Здравствуйте, граф, — одарив его ослепительной улыбкой, сказала Габриэль.

— Прошу вас принять к сведению, что подобное поведение в этом доме совершенно недопустимо. Вчера у вас опять играли на пианино до поздней ночи. А музыка… Да это даже музыкой назвать нельзя. Чудовищно!

— Это играл Игорь Стравинский, — прервала его Габриэль.

Они со Стравинским снова общались. Во многом это была заслуга Сергея Дягилева: благодаря его дипломатическому таланту их отношения в конце концов нормализовались. Вчера Игорь пришел к ней в гости, чтобы подарить икону, которая будет оберегать и защищать ее всю жизнь. Так он сказал.

Однако имя знаменитого музыканта не произвело на графа де Пилле-Билль никакого впечатления. Пропустив мимо ушей ее замечание, он раздраженным тоном продолжал:

— А сейчас какой-то мужчина устроил скандал, требовал впустить его в квартиру… Не знаю, почему ваш слуга ему не открыл. Вам лучше знать. Но должен вам сказать, мадемуазель Шанель, что впредь я не потерплю ни шума по ночам, ни, тем более, столь возмутительного поведения ваших гостей.

— Должно быть, Жозеф выгуливал собак, — предположила Габриэль. — Я не жду никаких гостей, граф, так что, прошу вас, не беспокойтесь. Спокойной ночи!

Во избежание дальнейших претензий со стороны разгневанного домовладельца она, не дожидаясь ответа, повернулась и быстро пошла наверх.

Кто мог устроить скандал у нее перед дверью? Габриэль мысленно перебрала имена друзей, но не вспомнила никого, кто подходил бы под туманное описание графа. Жаль, что это точно не Дмитрий, который, вернувшись из какой-нибудь поездки, захотел поскорее увидеть ее.

Видимо, услышав ее шаги на лестнице, Жозеф распахнул дверь прежде, чем она успела коснуться дверной ручки. Уютный мягкий свет и теплый воздух ее квартиры были словно бальзам для души.

— Добрый вечер, мадемуазель, — приветствовал ее слуга, торопясь снять с нее мокрое от снега пальто.

— Ко мне никто не приходил, Жозеф?

Он удивленно взглянул на нее.

— Нет, мадемуазель, насколько я знаю, нет.

В этот момент в дверь позвонили. Сначала один раз, но в следующую же секунду звонок зазвенел непрерывно — видимо, кто-то удерживал кнопку. Этот пронзительный трезвон наверняка был слышен даже в квартире графа де Пилле-Вилль на нижнем этаже. Собаки громко залаяли в кухне. Габриэль поспешно шагнула к двери.

— Я сама, Жозеф.

Как только она повернула ручку, звонок стих.

— Здравствуйте, Коко. Я уже приходил, но никто не открыл.

В оцепенении Габриэль смотрела на мужчину, стоявшего перед ней. Он был хорошо, хоть и слегка небрежно, одет. Прядь мокрых от снега темных волос спадала ему на лицо; несмотря на жалобу, звучавшую в голосе, взгляд его черных глаз был спокоен и тверд.

— Пикассо! — выпалила она.

— Вы мое спасение, Коко. Я не могу находиться с Ольгой в одном доме, рядом с ней я схожу с ума! Можно мне остаться у вас?