— На свои не пьет, — продолжал дядя Вася, — да когда не подносят. Витя с нами лето проживет, а осенью уедет. Он фотоаппарат привез и машинку. Хотите сняться? Три рубля карточка. Подстричься? Тоже три рубля. Он осенью чемодан денег увезет жене.

Витя невозмутимо посмеивался, видно, ему плевать было на то, что там о нем говорят. Я уже слышала о приехавшем подзаработать Вите, даже видела почти у всех глянцевые групповые и одиночные фотокарточки, изготовляемые им, лесенкой подстриженные затылки. Действительно чемодан денег увезет…

— А почему не работает? — кивнула я на пилораму.

— Так ведь дела какие? — опять берет инициативу дядя Вася. — Петр Первый выменял у англичан две пилорамы за две пачки русской махры. Одна в Ленинграде в музее стоит, другая — вот. Мы на ней рекорды давать опасаемся: расшумятся корреспонденты, да еще если сфотографируют в газету, в музее узнают и заберут. А мы на чем вкалывать будем?

— Здорово у тебя выходит! — завидую я. — Сам сочиняешь или помогает кто?

— Коллективно, — скромничает дядя Вася и вздыхает: — Да, сломалась вот наша телега…

— Вы без этой телеги голодом насидитесь! — сердито обрезает его ремонтирующий пилораму парень. — Хватит звонить, спустись лучше вниз, поддержи там.

Я подошла. Пилорама была старая, разболтанная. Вместо стандартных вкладышей под шейку подшипника были положены обрезки консервной банки. Парень с помощью дяди Васи начал перетягивать пилы.

— Ремонтируете? — вежливо спросила я.

— Не ремонтировать — со скуки помрешь.

— Вот вы про нашего Толика напишите, — посоветовал дядя Вася, — про то, как Рябой его по шее горбылем огрел.

— Кто это, Рябой?

— Рамщик… До Тольки здесь работал.

— За что?

— Чтобы хлеб не отбивал.

Оказывается, здесь произошел «конфликт нового со старым»…

Когда они прибыли сюда, Муха направил на пилораму подкатчиками Толика, дядю Васю, Витю, приехавшего подзаработать, и «Женькиного» Михаила. Они просились на основные работы: ведь ехали железную дорогу строить, — но Муха, с присущей ему любовью к афоризмам, сказал, что пилорама — сердце стройки. Да и на самом деле: стоит пилорама — стоят работы на домах, нет бруса, нет опалубки для искусственных сооружений. Ребята согласились.

— Нас Талгат Ишмухаметов по технике безопасности так инструктировал, — говорит мне дядя Вася, — куда не надо — не лезьте, где крутится — руки не суйте!..

Сначала было трудно: попадет лесина комлем в яму — два часа мучаются, пока вытащат. Руки, ноги, плечи — все болело: физически раньше работать мало приходилось. Толя слесарь шестого разряда, Вася тоже слесарь, Виктор на станке работал, Михаил в ремонтной бригаде в МТС. Потом приноровились, легче стало.

Пилорама разбитая вся: челнок болтается на направляющих, брак идет. Работала пилорама всего полтора года, но успели ее разбить донельзя. «Некого поставить — так Рябого!» — объяснили мне ребята. Был Рябой раньше плотником, в механизмах смыслил мало. Разобрать пилораму не мог, ремонтировать не пытался. Подладил, дрыгает — и ладно. Однако получал полторы — две тысячи в месяц, только высокие заработки держали тут людей. Однажды Рябой пришел пьяный, работать не хотел, сказал, что пилорама сломалась, заклинил бревно в пилах, разругался с начальством. Муха говорит ему, что надо работать, а он орет: мол, как работать, если ползуны стерлись, болтаются, пальцев нет, рама болтается. Муха говорит, пить не надо, надо работать, я тебя увольняю. Рябой ушел, а рама стоит, и плотники на домах стоят без бруса. Да и бригаде простой не интересен: заработать надо. Говорят: «Давай, Толик!» Его сначала вроде бы оторопь взяла: ответственность все же. Потом решился: такие ли механизмы видел! Пустил. Заклиненное бревно прошло без задоринки, а после Рябой пришел «помог» — тележку, которая держит задний конец бревна, сдвинул, следующее бревно пошло накося, ну а дальше, поскольку тем бревном пилы развернуло, брус стал получаться кривой. Толик остановил раму и тут-то почувствовал себя хозяином. Сменил ползуны, смазал ее всю, подложил под разболтавшуюся шейку подшипника вкладыши — вырезал из обыкновенной консервной банки. Перетянул пилы, выверил их по уровню. Сам съездил на Бискамжу, выточил пальцы и втулку к планке подающего механизма — возился со своим агрегатом самозабвенно.

— Так пилу отрегулировал, она работает — ее и не слышно! — говорит мне Толик. И повторяет: — Если не ремонтировать, со скуки помрешь!

Когда Рябой понял, что без него теперь свободно обойдутся и угроза увольнения стала реальностью (раньше рабочих не хватало, поэтому рады были любому), пришел на пилораму пьяный, орал, ругался, стукнул Толика по шее горбылем:

— А, вы тут, комсомольцы, приехали, патриоты, хлеб у нас отбивать!

Дядя Вася и Михаил вытолкали его из лесоцеха. Толя-то, пожалуй, самый слабосильный из них.

Росту он вровень со своей пилорамой — метр шестьдесят. Стоит, опершись локтем о станину, повертывает рукой маховик с противовесом. Нога закинута за ногу, кирзовые сапоги щеголевато завернуты, торчат ушки; спецовочные брюки, пропорошенные древесной пыльцой, заправлены с напуском. Темно-русые с блеском волосы собраны под замурзанную кепчонку, надетую козырьком назад. Серые глаза, широкие брови, рот плотно сжат, на худых щеках напряглись мускулы — он весь слух, весь внимание: нет ли посторонних шумов, не застучит ли какая-нибудь деталь?..

Когда он возится с рамой: забивает клинья между креплениями пил или подлаживает что-то, — он весь уходит в дело, и совсем незаметно, что невысок и не так уж широк в плечах, что не обладает великой силой. Но если рама работает хорошо, и он принимается помогать подкатчикам, тогда видишь, что слишком высоко закидываются руки, держащие топор, неловко гнется неширокая спина. Руки у него хорошие: большие, темные, в мазках солидола, пальцы прямые, без утолщений, чуткие. Ногти тоже аккуратной формы, хоть и обломаны и всегда с постоянной черной каймой.