Вольф негромко выругался, причем по-русски.

– Вы говорите совсем чисто, без акцента, – ухмыльнулся я.

– Я вырос в СССР, – смутился Маркус, – а к предательствам так и не привык.

– Ну, привычка к мерзостям сходна с копрофагией, геноссе Вольф…

– Просто Маркус.

– Просто Миша.

Бывает так, хоть и крайне редко, что вы чувствуете симпатию к человеку, едва с ним познакомившись. Оказываетесь в радиусе действия его обаяния, а он – вашего. Если это женщина, вспыхивает любовь с первого взгляда, если же мужчина, то из вашей случайной встречи может вырасти крепкая, верная дружба. Со мной такое произошло однажды – в прошлой жизни, и вот, кажется, повторяется в нынешней.

– Социалистическая демократия превосходит буржуазно-либеральную, – увесисто заявил Брежнев с экрана. – В чем? Прежде всего в том, что для избрания нашему депутату требуются не деньги, а уважение коллектива, опыт и знания. И это именно народные избранники! Вот, скажите, заседают ли в западных парламентах рабочие и фермеры? То-то и оно. Да, согласен, у наших выборов был серьезный изъян – людям предлагалось голосовать за одного кандидата, то есть самого выбора не существовало! Но теперь он появится, и… Пусть победит достойнейший!

– Чтоб мы жили в эпоху великих перемен… – пробормотал Вольф и покачал головой, отворачиваясь от телевизора. – Столько мыслей теснилось в голове, столько вопросов… Миша, что будет с ГДР?

– А не будет ГДР, – кривая усмешечка изломила мои губы. – Ни ГДР, ни СССР… Если вот они, – я кивнул на экран, – не начнут экономическую борьбу с Западом, а мы не придем им на смену, не подхватим, не победим…

– Так они вроде начали уже… – оробело заметил Маркус.

– Ну-у… – ухмыльнулся я. – Тогда им всем понаставят памятников! А лет через тридцать «весси» побегут в ГДР, чтобы пожить как люди!

После обеда ветер стих и небеса перестали колоться иголочками мороси. Море катало волны по-прежнему, гнало валы к берегу, чтобы расплескать по холодному песку, мелкому, как мука. На променаде кое-где стыли лужицы, а просохшая трава неживого серо-желтого цвета шелестела, кланяясь ветру.

– Миша. – Вольф поднял воротник и, щурясь, пригладил взлохмаченные волосы. – Вот я вас замучил вопросами, а вы что-то скромничаете… Скажите, чем я могу вам помочь сейчас и… в будущем?

Я подумал:

– Мне, как нелегалу какому-нибудь, недостает двух вещей: информации и связи. Я не знаю, что сейчас творится в Москве и каков там расклад сил. Мне нужно вернуться, очень нужно, но угодить в секретный «ящик» с добродушной охраной по периметру… Не тянет как-то. И хорошо бы позвонить – маме, друзьям… А если на домашний телефон уже поставили прослушку?

Маркус внимал, пригнув голову.

– Я понял, – кивнул он. – Мои люди прозондируют ситуацию в Политбюро, подходы и контакты у нас есть. А насчет связи… Есть кое-какие мыслишки. Помните Дитриха Цимссена и Ганса Мюллера?

– Еще бы!

– Они помогут.

– Тогда… – затянул я, веселея. – Тогда остается лишь одна проблема: где бы тут поесть?

Вольф рассмеялся, запрокидывая лицо, и ветер снова растрепал ему волосы.

– Пойдемте, Миша! Семга, лосось и скумбрия ждут нас!

Томаш Платек вышел на площадь, когда зоревые лучи едва затронули колокольную башню-кампанилу, дотянувшись до пирамидального навершия. В такую рань и пьяцетта, и пьяцца поражали безлюдностью. Холодина и сырой ветер отпугивали туристов, а местные отсыпались.

Поляк переложил потертый «дипломат» в правую руку, согретую в кармане старенькой меховой куртки, и подышал на озябшие пальцы левой. И кто только надоумил людей числить земноводную Венецию романтической? Ах, серенады! Ах, гондольеры! А ничего, что тутошние каналы и канализация – это одно и то же? Город вечной вони и вечной сырости…

Замерев на пустынной площади, Томаш перекрестился на собор Св. Марка. Храм не унижал парадной величественностью, как ватиканский Санто-Пьетро, а смиренно преподносил свои бесчисленные красы, обертывая в каменное узорочье искупление Христово.

«Выходит, – улыбнулся про себя Платек, – если хорошенько поискать, то и в этой клоаке найдешь диковинные чудеса!»

Хотя базилика Сан-Марко нездешняя, она – византийская пришелица. Эти золоченые купола, ажурные арки, античный лес разноцветных колонн и светоносные мозаики – всё оттуда, с окраины Римской империи.

Когда крестоносцы из гнилой Венеции затеяли резню в Константинополе, то поразбойничали вволю, от души; храмы божии, и те обчистили. Или вон, конную четверку Лисиппа стяжали…