Появление светового росчерка, замеченного на Сатурне, не подлежало сомнению, но лишь немногие астрономы дали ему ту поразительную интерпретацию, которую дал он сам. Многие считали, что его появление — это результат сильных вулканических возмущений на планете, в то время как другие считали, что он связан с электрическими эффектами, подобными полярному сиянию. Десятки людей указывали — что бы ни вызвало вспышку света, между ней и упавшим метеоритом не было никакой реальной связи, и рассматривать последний как снаряд, выпущенный с Сатурна, было бы чем-то из области фантастики.

Сатурн, отмечали они, никогда не рассматривался наукой как возможное место обитания даже для низших форм жизни. Температура на нем была очень низкой, и хотя его поверхность была навсегда скрыта от пристального взгляда телескопа завихрениями тумана, окружающими планету, никто не сомневался в том, что это замёрзший мир, на котором не может существовать никакой жизни. Поэтому предположение о том, что на Сатурне есть жизнь, достаточно разумная для того, чтобы запустить снаряд через космическое пространство к Земле, не следовало воспринимать всерьёз.

Доктор Харкнесс не замедлил ответить на все эти критические замечания. Он настаивал на том, что, поскольку Сатурн является более древней планетой, чем Земля, существующая на нем жизнь также должна быть очень древней и, по логике вещей, более развитой в интеллектуальном отношении, чем мы, земляне. Этого интеллекта, утверждал он, будет достаточно, чтобы противостоять усиливающемуся холоду и неблагоприятным условиям и поддерживать жизнь на планете, не говоря уже о таком сравнительно незначительном достижении, как отправка снаряда через космическую пропасть на Землю.

Таким образом, Харкнесс и его критики спорили по этому вопросу в течение следующих нескольких дней, пока он, наконец, не объявил, что в любом случае на следующей неделе отправится на поиски и изучение метеора или снаряда самостоятельно. Он заявил, что его группа будет состоять из доктора Эверетта Бейтса; угловатого и язвительного руководителя обсерватории Рейнса — наименее одарённого воображением из астрономов; доктора Ральфа Галла, одного из блестящих сотрудников Гарвардской обсерватории; профессора Кларка Вебстера, астрофизика из Калифорнии; и его собственного ассистента-преподавателя Пола Бранта.

— Извините, что не смог пригласить и вас, Фрейзер, — сказал мне Харкнесс за день до их отъезда. — Но кто-то же должен оставаться в университете и вести занятия.

— О, Фрейзер не будет возражать, — ухмыльнулся Брант. — Фрейзер предпочёл бы провести лето со своими студентами, а не в северных лесах. Он предпочёл бы...
– но, увидев угрожающее выражение на моём лице, Брант воздержался от продолжения.

Харкнесс рассеянно улыбнулся.

— Что ж, возможно, мы не найдём там ничего, кроме пепелища, — сказал он. — Но я думаю, что всё будет не так… я почему-то думаю, что это дело окажется чрезвычайно важным.

На следующий день, в конце мая, Харкнесс и его спутники отправились в Квебек, чтобы попасть в Стортон. Два дня спустя газеты сообщили, что они добрались до Стортона, деревни в низовьях Мартаны, откуда они должны были отправиться для поисков метеорита на север. Я также получил сообщение от Харкнесса, в котором он сообщал, что они, решив не пополнять свою группу кем-либо из местных жителей, нашли речное судёнышко с мотором, способное вместить их снаряжение и их самих, и вскоре отправятся на нем вверх по течению.

В коротком сообщении из Стортона, появившемся через два дня после этого, сообщалось о начале восхождения пятёрки исследователей вверх по реке. Я уже тогда понимал, что это была последняя весточка от них на какое-то время, поскольку с их небольшим отрядом и единственной лодкой они, очевидно, не могли поддерживать постоянную связь с деревней из лесов на севере.

Несмотря на это, в последующие недели я с нетерпением ждал известий, поскольку к тому времени по тону комментариев понял, что доктор Харкнесс фактически поставил на кон свою научную репутацию. Я знал, что если бы он нашёл всего лишь метеорит, это было бы для него чем-то вроде удара, поскольку он был настолько уверен, что на самом деле там был снаряд с другой планеты, что даже несколько преувеличивал свою веру в сделанных им заявлениях.

Дни превращались в недели, и поскольку от отряда не было никаких вестей, я начал беспокоиться о них, поскольку в огромных лесных массивах они были почти так же изолированы от цивилизации, как и на Луне. Затем, наконец, по прошествии более чем месяца, молчание с их стороны было нарушено сообщением, и моё беспокойство о них растворилось в волнении, охватившем не только меня или университет, но и весь мир.

Сообщение, отправленное в двух экземплярах руководству университета и мне, было передано из Стортона и подписано доктором Бейтсом. Оставив доктора Харкнесса, Бранта и остальную компанию на берегу реки, Бейтс спустился в лодке один, чтобы сообщить мне и всему миру об их деятельности за этот месяц молчания и поведать об удивительном успехе доктора Харкнесса.