Первой опомнилась великая княгиня.

— Да что ж ты никак не сдохнешь, тварь! — воскликнула она и принялась срывать защитные артефакты с Живетьевой.

Я спохватился и выставил свой купол от прослушки, так как тот, что стоял ранее, развеялся после смерти безопасника. Надеюсь, стража в коридоре не слишком прислушивается к звукам отсюда — почему-то я уверен, что им дали именно такое указание: на случай, если безопасник промахнется с защитой от прослушивания, все стоящие на посту должны временно оглохнуть. Вряд ли вскрик великой княгини не вырвался за пределы комнаты, но в двери никто не стучал с вопросом, что случилось.

— Я не знаю, кто вы, мой спаситель, — оглядываясь по сторонам, сказала великая княгиня, — но, если вы здесь, разрубите ее голову пару раз. И туловище. Сердце я вырву сама.

На лице Живетьевой появился ужас, но я не видел ни единой причины, почему бы мне не выполнить просьбу красивой женщины. Тем более сделать то, чего мне хотелось и самому.

Туловище действительно перестало дергаться после того, как из него извлекли сердце. И извлекла его великая княгиня лично, причем делала она это на глазах Живетьевой, корчившей страшные гримасы и наверняка призывавшей на голову убийц все кары небесные. От того, чтобы делать это громко, ее останавливала сущая ерунда: отсутствие доступа к собственным легким. Без такой малости даже целительница не в состоянии произнести ничего. И плюнуть не получится, хотя Живетьева явно попыталась, когда к ней подошла великая княгиня. Так что главе Гильдии и по совместительству главе крупнейшего клана, не имеющего собственного княжества, пришлось обойтись без прощального последнего слова.

Голову пришлось нашинковать крупными ломтями, и то мне казалось, что еще чуть-чуть — и она опять соберется в единое целое, поэтому нарезку я испепелил кулинарным заклинанием уничтожения пищевых отходов. Заклинание сработало прекрасно, и от головы Живетьевой не осталось даже пепла.

Только после этого содержимое пространственного кармана выпало рядом с телом. Реликвия гулко впечаталась в пол и подкатилась к ногам великой княгини, которая удивленно вскрикнула и сразу же подняла главную семейную ценность и прижала к себе.

Толку, конечно, теперь императорской семье от нее не будет: я чувствовал от реликвии отклик и при необходимости мог бы зачерпнуть из нее столько энергии, что непременно бы свихнулся от ее переизбытка. Поэтому от соблазнительно фонящей реликвии я отвернулся и обратил внимание на остальное. Кроме еще одной бомбы, из пространственного кармана Живетьевой выпало множество записей явно древнего происхождения и древние же артефакты.

«Ты там не уснул? — всполошился Песец. — Быстро загружай всё в свой карман. Места хватит. Это — твоя плата за устранение Живетьевой, причем такая, что нельзя оставлять в чужих руках. Эта дурочка чуть было не написала признание в том, чего не делала, а ты ей все трофеи хочешь оставить. В конце концов, если уж становиться преступником, то не только ради прекрасной дамы, от которой тебе ничего не светит ни в каком случае».

Начал собирать я раньше, чем Песец закончил свою длинную поучительную (или мотивирующую?) речь. Честно говоря, выпало из Живетьевой не так много, чтобы размещение по моим карманам затруднилось. Единственное, на что пришлось обратить внимание, — не положить случайно в один изнаночный карман клинок и бомбу. Я помнил, что они могут среагировать.

— Если вы все еще здесь, мой спаситель, — сказала великая княгиня, — не затруднит ли вас уничтожить все остальное, чтобы и следов от преступников не осталось?

Странная женщина. На ее глазах только что порубили практически в фарш двух человек, а она не только меня не боится, но даже радуется случившемуся.

Тело Живетьевой я сжег, хотя без головы оно уже опасности не представляло. Но великая княгиня права: так спокойнее. Мало ли какими свойствами обладала тушка целительницы экстракласса? Полежит, отрастит голову, оживет и пойдет дальше заниматься своими неприглядными делишками. В результате от Живетьевой не осталось ровным счетом ничего. Безопаснику повезло больше: после него осталась лужа крови, которую я понятия не имел, как убрать, потому что она уже впиталась в ковер на полу, и решил, что пусть об этом голова болит не у меня.

Эстетическое чувство великой княгини это пятно оскорбило, она покривила губы, потом решила, что неразумно требовать чего-то от того, кто в ее присутствии показал недюжинные способности к убийству себе подобных.

— Мой спаситель, — восторженно сказала она. — От всего сердца благодарю вас. Вы спасли не только меня, но и всю страну. Если вы покажетесь, моя благодарность будет более предметной и вещественной.

Разумеется, такой глупости я не сделал. Императорская милость непостоянна: сегодня тебе выражают благодарность, а завтра вспоминают, что ты проник в защищенный дворец и убил двух человек, и решают, что такой человек под боком слишком опасен. К тому же ни к чему кому-то знать, что я участвовал в устранении Живетьевой. После нее много кто остался — к сожалению, при взрыве погибло не так много ее родственников, как хотелось бы. Николаю просто не повезло: шелагинские артефакты у него изъяли, а живетьевские не выдали, потому что решение о том, что именно выдать, должна была принять Арина Ивановна. Успела бы вручить — осталась бы с правнуком. А теперь встретится с ним где-то там за Гранью, и он ей выскажет все, что думает по поводу своей смерти. Коленька — не та личность, чтобы прощать свою смерть. Так что, если встретятся, он прабабушку своими руками пришибет второй раз.

Тем временем великая княгиня поняла, что слова от меня не дождется, распахнула дверь и скомандовала:

— Вернуть Зимина. Немедленно.

Один из охранников попытался заглянуть в дверь, рассчитывая получить указания от своего начальства, но великая княгиня пресекла его поползновения холодным:

— Вам что-то непонятно? Немедленно вернуть Зимина. Выполнять. Быстро.

Охранник кивнул и поднес к лицу рацию.

— Ее императорское высочество требует вернуть целителя-преступника.