Не зря меня тошнило от Максима во время возвращения в Москву. Я думала — психологическое, а это было начало жесточайшего токсикоза.

Ни от чего в жизни меня так не тошнило, как от мужчин. Неважно, сколько им было лет — грядущий Тимурович испытывал одинаковое отвращение как к пятилетним мальчикам, так и к убеленным сединой старейшинам.

Без шуток.

Со свекром пришлось знакомиться на расстоянии и вцепившись в Тимура мертвой хваткой. Потому что единственным лекарством от непроходящей тошноты был его запах. Лекарством от тошноты, успокоительным, снотворным, жаропонижающим, возбуждающим… Вот только уровень глюкозы в крови он не умел снижать — и то не факт! Возможно, надо было более усиленно принимать Тимура Сафарова внутрь.

Но он, во-первых, страшно боялся повредить мне и сыну, во-вторых, непрерывно работал, чтобы к моменту родов превратить жизнь своего ребенка во вселенную изобилия, такой уж у него был бзик.

В-третьих…

Наверное надо такие лекарства принимать орально, а не интравагинально, да?

Ой, все!

— А вот когда ты родишь, мне обратно всех стюардесс, водительниц и помощниц на мужиков менять, да? — задумчиво спросил Тимур по пути в аэропорт, держа меня за руку на заднем сиденье машины.

В зеркале заднего вида мелькнули задорные синие глаза под рыжей челкой — сегодня нас везла Злата, моя любимая водительница. Именно она — в отсутствие Тимура, конечно! — обожала похулиганить и, врубив спортивный режим машины, разогнаться хорошенько на платной трассе. Этим она мне и нравилась — все остальные носились со мной, как с хрустальной вазой.

Не дай бог, что случится, Тимур убьет!

— Зачем менять? — удивилась я.

— Ты же ревновать начнешь.

— А если на мужиков поменять — начнешь ревновать ты.

— Да, засада…

Я смеюсь, глядя, как он всерьез об этом задумывается. Наши игры в ревность невероятно страстные, но никогда не переходят грань.

Я ревную Тимура бешено, до кровавой пелены в глазах, но знаю, что он никогда не выберет другую.

Зато они его выберут.

А мое чувство собственности бунтует, когда к нему прикасаются другие женщины от пяти до ста лет. Жаль, что у Тимура не может быть токсикоза на них!

Тимур тоже ревнует, но поводов у него все меньше. С каждым месяцем беременности моя реакция на мужчин рядом становится все сильнее. К восьмому меня может стошнить просто от того, что мужчина прошел по другой стороне улицы.

Но муж при этом проводит этого мужика сверкающим взором, пока тот не скроется из виду. Будто и вправду верит, что кто-то будет начнет приставать к глубоко беременной женщине, сражающейся с тошнотой.

При этом никакие мои круизные похождения он умудряется мне в упрек не ставить. На нашу свадьбу была приглашена и Ксюша с Эмералдом, и Сильвия с Энрике — обе мои случайные знакомые неожиданно стали подругами.

— Сколько времени до отлета? — спрашивает Тимур, когда машина сворачивает к коммерческому филиалу Внуково.

— Два часа, — рапортует Злата. — Заедем в аутлет пошопиться?

— Да, заедем… — задумчиво отвечает ей Тимур, глядя при этом на меня. — И ты пойдешь выпьешь кофе.

Если у нее и есть какое-то мнение насчет наших, она никак его не показывает. Просто загоняет машину в самый укромный уголок стоянки и уходит, помахивая модной мятной сумочкой. Не оглядываясь.

Потому что смотреть тут совершенно не на что — как медленно опускаются спинки кресел, превращая задний ряд сидений в достаточно широкий диван? Как щелкает кнопка затемнения, скрывая то, что происходит в салоне? Или как один очень влюбленный мужчина долго и страстно целует свою очень беременную жену? Или как она пальчиками проходится по пуговицам его рубашки, обнажая загорелую грудь, покрытую темными колечками волос…

Или как расстегивает ремень его брюк и ехидно интересуется:

— Ананасовый сок на завтрак?

— Да… — выдыхает этот мужчина. — Не помню, когда что-то другое пил.

Или…

Как он устраивается, нависая надо мной, а я сползаю ниже и, глядя в его темные глаза, медленно скольжу языком по упругой шелковистой твердости его члена. Обнимаю ладонью твердый ствол, пытаюсь обхватить губами головку, впустить ее в рот как можно глубже, но Тимур так стремительно и сильно возбуждается, что это, как всегда, становится нереально.

И тогда он опускается, ловко устраиваясь позади меня на разложенных в широкий диван креслах, прижимается всем телом и медленно проникает внутрь.

Можно было бы и привыкнуть за столько месяцев к его толщине, но я все еще не могу. Приходится глубоко дышать, чтобы он мог войти, даже если я очень возбужденная и влажная. Все очень плотно, сильно — он растягивает меня под себя.

Зато я научилась в первый раз кончать вот в этот самый момент, когда растяжение максимальное, и Тимур толкается, входя до предела, и одновременно прикусывает кожу за ухом и сжимает набухшую грудь.