Просто не стал бы. Все, точка!

На мгновение мне вдруг стало стыдно за крохотную тень сомнения, мелькнувшую на задворках разума. Но я тут же заставил себя прогнать ненужные мысли и снова принялся соображать.

Дядю можно исключить сразу — при всех своих достоинствах на сыщика или аналитика экстра-класса он явно не тянул.

Докопались спецслужбы, отыскалось что-то в дневниках Распутина, раскололся кто-то из тех, кого арестовали еще весной? Тоже вряд ли — иначе Морозов со свойственной ему прямолинейностью уже давно отправил бы меня на тот свет, тем или иным способом. При всем взаимном уважении и даже какой-никакой дружбе, конкурент в виде вернувшегося из небытия Серого Генерала старику явно не нужен.

Раскололся Келлер? Опять-таки — маловероятно. Его высокопревосходительство канцлер никогда не отличался ни сообразительностью, ни выдающимся характером. И наверняка запел соловьем даже раньше, чем машина с черными гвардейскими номерами доехала до Петропавловской крепости. А такую ценную информацию, как тайна истинной личности Владимира Острогорского, выдал бы сразу.

А не ждал несколько месяцев.

Так что единственным белым пятном для меня оставались таинственные сообщники Распутина. Конечно, они могли ничего не знать — в том случае, если старикашка по каким-то причинам решил не болтать лишнего. А могли просто приберечь козырь на потом. В новом положении не такая уж я и важная фигура.

Может, уже не совсем пешка, скорее офицер, но и до ферзя, которого берегут всеми силами, пока еще далеко. Так что убрать меня в доски и сложить в деревянную коробку — в случае чего — задача непростая, но более чем посильная.

Особенно для того, кто имеет достаточно ресурсов, чтобы до сих пор скрываться даже от Совета и Морозова, который буквально наводнил улицы Петербурга гвардией и агентами спецслужб.

— Думаешь — откуда я знаю? — с ухмылкой поинтересовался Гагарин.

Он несколько минут ждал, слушая, как тихонечко шуршат стальные шестеренки в моей голове, но теперь решил прервать молчание. Видимо, здраво рассудил, что думать нам обоим сейчас стоит совершенно о другом.

— Вроде того. — Я протяжно вздохнул. — Где эта самая… утечка.

— Да брось! При чем тут это? — Гагарин махнул рукой и заулыбался. — Думаешь, кто-то донес? Или я сам нанял с полсотни пинкертонов, чтобы шпионить за загадочным прапорщиком Острогорским?

— Ну… Вообще-то да. — Я пожал плечами. — Вполне разумное решение.

— Разумное. Пинкертоны, надо сказать, и правда были. А в остальном… Знаешь, теперь я вообще не понимаю, как ты не попался раньше. — Гагарин облокотился на стол. — Ведь это же очевидно! Достаточно посмотреть, как ты двигаешься. Как говоришь, что говоришь… и что делаешь. В этом городе достаточно тех, кто еще помнит его светлость генерала Градова человеком, а не живой легендой.

Достаточно — пока еще. Соратники. Подчиненные, которые за прошедшие годы успели дорасти до высших армейских и статских чинов. Немногочисленные друзья и просто знакомые. И пусть десять с лишним лет после изрядно припорошили пылью их память, я, очевидно, вернулся тем же, кем был раньше. И по-настоящему мне помогала прятаться не сомнительная конспирация, не собственная хитрость и даже не везение, а одна лишь всеобщая железобетонная уверенность, что с того света не возвращаются, а смерть — это уже насовсем.

Гагарин рискнул предположить обратное.

И вот мы здесь.

— Да какая уж теперь разница. — Я махнул рукой. — Куда интереснее, кто еще знает. Ну, или может знать… Морозов?

— Едва ли. Он неплохой вояка, но не политик. И уж тем более не сыщик. Чтобы догадаться о твоем возрождении, нужно воображение — а его у Морозова нет. — Гагарин почти слово в слово повторил мои собственные мысли. — К тому же сейчас он вряд ли видит хоть что-то, кроме полчищ врагов государства со всех сторон. И трона, на который следует как можно скорее посадить сыновью задницу.

Гагарин, как и всегда, был безупречно-манерен. Однако при этом ничуть не стеснял себя в выражениях — и при этом высказывался точнее некуда. Ему хватило всего нескольких фраз, чтобы описать то, о чем я думал… Думал уже давно.

— Трона… Обойдется, — буркнул я, складывая руки на груди. — Я бы скорее предпочел видеть на престоле герцога Брауншвейгского, чем Матвея Морозова.

— Хорошие слова. Правильные. Пожалуй, я бы даже за это выпил. — Гагарин без особой спешки поднялся из кресла. — Или и теперь откажешься?

— Нет. Теперь — не откажусь, — усмехнулся я. — Коньяк.

В полумраке раздалось едва слышное позвякивание, и на столе передо мной появился пузатый бокал с ароматной янтарной жидкостью. Я и сам кое-что смыслил в напитках, но Гагарин в таких вопросах дал бы фору любому столичному или провинциальному ценителю. Бутылка такого угощения запросто может стоить, как три моих «Волги», но наливают на пол-пальца его вовсе не поэтому.

Хороший коньяк, как и хорошая беседа, требует выдержки. И время нашей, кажется, пришло. Вряд ли Гагарин имел привычку спаивать юных курсантов у себя в кабинете, но теперь… Почему бы двум старикам, каждый из которых уже давно формально перевалил за седьмой десяток лет, не отметить знакомство?