— Тогда я поменяю закон. — Елизавета показала мне язык. — С сегодняшнего дня совершеннолетие наступает в семнадцать. И я могу делать все, что хочу.

На это возразить было нечего, так что я просто молча отобрал у племянницы бокал и на всякий случай осушил его в четыре глотка, принявшись скучающе высматривать за стойкой того, кто принесет следующий. Пить почти не хотелось, однако я почему-то испытывал острое желание занять себя хоть чем-то.

То ли руки, то ли голову — чтобы не думала лишнего.

— И что мы будем делать теперь? — поинтересовалась Елизавета, отправляя в рот очередную длинную «картофелину».

— Как и всегда. — Я облокотился на столешницу и подпер голову ладонью. — Постараемся победить.

— Кого — Георга? Или иберийцев?.. Морозова?

— Всех, — вздохнул я. — Но для начала ты должна заявить, что готова принять корону.

— Заявить я могу хоть сейчас. — Елизавета невесело улыбнулась. — Но кто станет меня слушать?

— Народ. Армия. Знать. Вся страна — так или иначе. — Я на всякий случай чуть понизил голос. — Мои… наши люди. Мы ведь не просто так затеяли это похищение.

— И каков же ваш план? — Елизавета рукавом джинсовки вытерла остатки слез. — Что дальше?

— Дальше ты выступишь с публичным заявлением. Вряд ли это случится сегодня или завтра, однако ждать придется недолго, — отозвался я. — И уже через месяц все высшие чины в армии и министерствах будут готовы присягнуть тебе на верность. Достаточно лишь немного склонить чашу весов в нужную сторону — и число наших сторонников в одночасье станет куда больше, чем у Георга или кого-либо еще.

— Присягнут на верность? Мне? — Елизавета забавно и как-то совсем по-детски наморщила лоб. — А как же Морозов?

— Полагаю, и он тоже. — Я пожал плечами. — Его амбиции велики, но, пожалуй, все же не настолько, чтобы развязать гражданскую войну. Если ему придется выбирать, он вряд ли станет жертвовать положением и целой страной ради желаний сына.

— Положением? — переспросила Елизавета. — То есть, ты хочешь сказать?..

— Нам… То есть, тебе придется пойти на компромисс. Хотя бы временный. — Я чуть склонил голову. — Я и сам не в восторге от подобного расклада, но, боюсь, выхода нет: Морозова придется оставить главой Совета хотя бы еще на несколько лет. Если ты предложишь ему сохранить не только достоинство и честь, но и изрядный кусок власти — он присягнет тебе вместе со всеми гвардейскими полками. В конце концов, старик в первую очередь патриот, и лишь во вторую — зарвавшийся солдафон, который…

— Я не верю! — Глаза Елизаветы вспыхнули недобрыми огоньками. — Морозов опасен!

— Уж точно не опаснее двуличных болтунов из Государственной думы, — усмехнулся я. — Или Георга с иберийцами. Более того, я почти уверен…

— Эй! Эй, брат!

Меня прервали самым что ни на есть бесцеремонным образом. Подвыпившая компания за соседним столиком дружно развернулась в нашу сторону, и самый плечистый и рослый из них — стриженый под ноль здоровяк в клетчатой рубашке — вдруг принялся размахивать руками и звать…

Но не меня. Ладонь уже успела скользнуть под куртку и нащупать ребристую рукоять пистолета, но я все же сообразил, что мы с Елизаветой парням ничуть не интересны. Бугай подзывал официанта. И, как ни странно, вовсе не для того, чтобы потребовать еще пива.

— Братан, а поднавали-ка звука, — продолжил пьяный голос. — Там никак вести. Срочный выпуск на…

Не знаю, слышал ли его хоть кто-нибудь, кроме нас, но динамик висевшего в углу под потолком телевизора загремел вдвое громче. Заиграла знакомая тревожная музыка, и на экране мелькнул логотип службы новостей одного из центральных каналов, который тут же сменился слегка растрепанной девушкой с микрофоном в руке.

— … прямой репортаж из здания, где проходило внеплановое заседание Государственной думы, — проговорила она, глядя прямо в камеру. — Свои комментарии по поводу события любезно согласился дать Иван Петрович Мещерский.

Когда на экране появилось знакомое лицо, я едва не раздавил в руке бокал с пивом. Мещерский, как и всегда, буквально воплощал собой уверенность, спокойствие и благообразие. Светлый костюм-тройка, белоснежная рубашка, очки в золотой оправе и аккуратно уложенные седые волосы — самая настоящая икона стиля столичных аристократов.

Бунтарь вроде Гагарина непременно бы «забыл» надеть галстук или дополнил солидный облик какой-нибудь тяжелой бляхой на ремне, кроссовками или мелкой деталью, позаимствованной из молодежной моды. Мещерский же сделал ставку на нестареющую классику — и, похоже не прогадал: камера будто сама держала его на прицеле, добавляя изящной высокой фигуре его сиятельства стати и убедительности.

— Доброго дня, сударыня. — Мещерский поприветствовал девушку-репортера, чуть склонив голову. — Для меня будет большой честью ответить на все интересующие вас вопросы. По ряду причин господа заседатели Государственной думы не имели возможности подготовить пресс-конференцию заранее, однако, полагаю, я смогу осветить итоги сегодняшней встречи.