Наоборот, он отдал своим гусарам приказ помочь французам в пехотной форме, противостоявшим толпе и, судя по крикам и суматохе возле постоялого двора, занимающихся реквизициями в пользу французской армии у местного населения. Гусарский лейтенант был самоуверен. Он привык, что появление французов вызывало у местных жителей страх. Ведь армия Франции покорила половину Европы!

И потому лейтенант лишь ухмылялся, видя, как какой-то французский пехотный командир отбирает у местных купцов их товары. А те только что-то причитают, ноют и жалко квохчут на своем языке, словно беспомощные наседки. Впрочем, это всегда так и выглядело, потому что здешние гражданские не рисковали сопротивляться военным, тем более французам, которых они боялись еще сильнее, чем собственной власти, которую тоже побаивались, поскольку изъятия во время войны проводились и для нужд армии Австрии. И, разумеется, гусарский командир даже не подумал о том, чтобы приготовить оружие. Вместо этого он подъехал поближе к Дорохову и окликнул его:

— Эй! Помощь не нужна?

— Я лейтенант пехоты Гастон де Труа. Мы фуражиры. Производим реквизицию в пользу нашей армии, — крикнул ему Дорохов.

Окончательно потеряв бдительность, гусарский лейтенант подъехал совсем вплотную и тоже представился:

— Этьен Дюпуа. Лейтенант кавалерии.

— Отлично! — воскликнул Дорохов, внезапно вскинув пистолет и выстрелив гусарскому командиру прямо в сердце.

Остальные разведчики тоже произвели залпы, сразу уполовинив гусарский патруль. Оставшиеся гусары в панике попытались отстреливаться на скаку, но, неудачно. Потому что их пули не попали по целям. Вырваться с постоялого двора им тоже никак не удавалось, поскольку выезд надежно перекрыли купеческие возы. И оттого гусары скакали по кругу. Они пытались сопротивляться, выхватив клинки. Но, Дорохов не давал им передышки. Подняв над собой саблю, он атаковал неприятеля. И его атаку поддержали еще двое разведчиков, успевших вскочить в седла. Они сшиблись втроем против четверых. Но, на помощь с противоположной стороны деревни уже неслись всадники Степана Коротаева. И скоротечная схватка закончилась полной победой русского оружия. Двое оставшихся в живых гусаров попали в плен, а шестеро обрели вечный покой.

Так Дорохов выполнил мой приказ. Но, когда я въехал в деревню во главе отряда, подъехав к тому самому постоялому двору, где совсем недавно произошла стычка с французами, поручик выглядел мрачнее некуда. Я спросил его, что же случилось? На что он сказал мне:

— Пойдемте, князь. И я покажу вам причину.

Когда я спешился возле крыльца деревенской гостиницы, он провел меня внутрь первого этажа, где размещалась харчевня. А там, посередине трапезного зала на полу из дубовых досок лежала, раскинув руки, стройная темноволосая девушка, и кровавое пятно растеклось из-под ее головы. Несколько женщин в одеждах служанок рыдали вокруг нее. И даже пожилой лысоватый мужчина с большими усами склонился над ней и плакал, стоя на коленях.

— Будь проклята эта война! Шальная пуля влетела в окно и попала в висок бедняжке Терезе. Этого не должно было случиться! Лучше бы эта чертова пуля угодила в меня! — с грустью проговорил поручик.

И он рассказал мне со всеми подробностями о том, как все произошло. Получалось, что Дорохов снова совершил подвиг. И ему опять посчастливилось остаться невредимым. Удача сопутствовала поручику, как и раньше. Но вот девушке, с которой он познакомился и танцевал, наоборот, не повезло. Она погибла глупой нечаянной смертью. И теперь вся деревня скорбела о ней, поскольку ее все знали и любили. Ведь Тереза, как выяснилось, была дочерью хозяина постоялого двора.

Оказалось, что наш Леопольд Моравский хорошо знал этого человека. И он утешал его и плакал вместе с ним о гибели дочери. Земля, на которой стояла деревня, когда-то принадлежала семье виконта. Но, за долги он был вынужден продать эти угодья. И Томаш, отец Терезы, когда-то служил семье Леопольда Моравского в качестве управляющего. А его покойная жена, мать Терезы, действительно была француженкой и служила гувернанткой у младшей сестры Леопольда. Мир тесен, как говорится.

Но, несмотря на несчастье, случившееся с молодой девушкой, деревенские жители сильно приободрились, едва узнали, что мы никакие не французы, а тот самый русский отряд, который французы ищут. И, разумеется, по моему приказу никто больше не покушался ни на товары местных купцов, ни на имущество деревенских жителей. И всем пострадавшим, конечно, объяснили, что все произошедшее было исключительно военной хитростью.

Что же касалось пленных гусаров, то я их допросил лично. Один из них, бригадир с нашивкой на рукаве за десять лет службы, поведал кое-что интересное. Оказывается, между городами Австрии успешно действовала голубиная почта. Чем и воспользовались французские оккупанты, быстро наладив связь между своими гарнизонами, стоящими в этих городах. И из тылового штаба в Ольмюце с помощью почтовых птиц разослали сообщения о том, что русский отряд пробивается по тылам в восточном, предположительно, направлении. И, вполне возможно, что из Ольмюца уже организовали за нами новую погоню.

Правда, об этом пленный гусарский бригадир ничего не знал, поскольку он и его товарищи прискакали из Вестина, где в качестве гарнизона стоял их гусарский эскадрон. Накануне туда прилетел голубь с приказом. Оттого и высланы были гусары в эту сторону к перекрестку для разведки на возможных путях нашего движения. А еще пленный поведал, что, если они не вернутся до заката, это будет означать, что разведчики напоролись на неприятеля. То есть, на нас. Впрочем, так оно и было. Следовательно, нам нужно поторопиться.

Жители деревни радовались русскому отряду по той причине, что они по-прежнему считали нас союзниками Австрийской империи. Конечно, даже сюда дошли уже слухи о том, что армии России и Австрии потерпели сокрушительное поражение в битве при Аустерлице, но местные еще не знали, что их страна сразу после этого события предала наш союз. Ведь об этом пока нигде не объявляли, да и предательский Пресбургский мир еще только готовился для подписания дипломатами Австрии и Франции. Элиты тихой сапой готовили мутный договорнячок, как сказали бы у нас в двадцать первом веке. И подготовка сепаратного мирного договора, разумеется, держалась в секрете и заранее не афишировалась.