— Повышенная огнестойкость, — сказал я, возвращая образец. — И, судя по поведению при деформации, улучшенная стойкость к химическим растворителям. Полагаю, это одна из модификаций Buna с добавлением стирола?

В лаборатории воцарилась абсолютная тишина. Доктор Саймонс смотрел на меня так, словно я только что прочитал его мысли.

— Поразительно, — наконец произнес он. — Вы совершенно правы, хотя об этой работе мы не публиковали ни одной статьи. Мы называем этот материал M-7. Действительно модификация Buna со стиролом и особыми катализаторами.

Милнер переводил ошеломленный взгляд с меня на Саймонса:

— Откуда вы могли это знать, Стерлинг?

Я понял, что зашел слишком далеко и нужно срочно найти правдоподобное объяснение:

— Я изучал органическую химию до того, как заняться финансами, — сказал я, что было отчасти правдой. — И следил за немецкими публикациями по синтетическим полимерам. Ваша модификация логично следует из направления их исследований, если учесть недостатки оригинального Buna.

Надо соблюдать баланс, иначе я рискую раскрыть слишком много.

Поскольку беседа в любой момент опять могла стать опасной, я решил перевести разговор в другое русло:

— Но меня больше интересует практическое применение. Где этот материал может быть использован, помимо очевидных военных приложений?

Это было тактически правильным ходом. Ученые всегда с энтузиазмом рассказывают о практическом применении своих разработок.

— Вот здесь начинается самое интересное, — оживился Саймонс. — Традиционно мы думаем о резине как о материале для шин, шлангов, уплотнителей. Но синтетические полимеры открывают совершенно новые возможности.

Он подвел нас к стеклянному шкафу, где были выставлены различные образцы:

— Изоляция для электрических проводов, работающая при экстремальных температурах. Покрытия для медицинских инструментов, устойчивые к антисептикам. Амортизирующие элементы для точных приборов.

Я осмотрел образцы, и внезапная идея заставила меня замереть:

— А вы пробовали использовать эти материалы для звукоизоляции?

Саймонс покачал головой:

— Нет, но это интересная мысль. Почему вы спрашиваете?

— Индустрия звукозаписи и кинематографа переживает революцию в связи с появлением звукового кино, — начал я. — Но качество звука ограничивается акустикой студий. Если бы существовал материал, способный избирательно поглощать определенные частоты…

Я не закончил мысль, но увидел, как загорелись глаза Саймонса:

— Селективное поглощение звуковых волн… — он задумчиво потер подбородок. — Теоретически, изменяя структуру полимера на микроуровне, мы могли бы создать материал с различной плотностью в разных зонах, что привело бы к избирательному поглощению определенных частот. Фасцинирующая идея!

Он быстро подошел к доске и начал набрасывать химические формулы и диаграммы:

— Если добавить порообразователи в определенной пропорции и контролировать процесс полимеризации… Да, это может работать!

Милнер наблюдал за этой сценой с нескрываемым удовольствием:

— Саймонс, похоже, наш гость дал вам новое направление для исследований.

— И потенциально чрезвычайно прибыльное, — добавил я. — Звуковые студии, концертные залы, радиостанции — все они столкнулись с проблемой акустики. Существующие решения громоздки и неэффективны. Компания, которая первой предложит практичное решение, получит огромное преимущество.

Доктор Фелпс, до этого молча наблюдавший, подключился к обсуждению:

— Мы могли бы запустить отдельный проект. У доктора Паркера есть опыт работы с акустикой, он консультировал строительство нового концертного зала в Кливленде.

Саймонс, все еще увлеченный формулами на доске, кивнул:

— Мне понадобится месяц на предварительные опыты. Если результаты будут обнадеживающими, через три месяца мы могли бы иметь прототип.

Милнер решительно хлопнул в ладоши:

— Отлично! Запускайте проект немедленно. Выделяю дополнительный бюджет в десять тысяч долларов.

Я заметил, что мое случайное предложение превратилось в полноценный исследовательский проект. Не раскрывая своего знания будущего, я только что подтолкнул развитие акустических материалов, которые в моем времени появятся только в 1940-х годах.

Мы продолжили осмотр лаборатории. Мои знания химии XXI века давали мне уникальные преимущества, и я старался использовать их осторожно, делая предположения, которые казались бы логичными для ученых 1928 года, но при этом направляли их в правильную сторону.