— Хироси Накамура.

Я замер, чувствуя, как кровь стынет. Хироси? Один из лучших наших поваров, мастер фугу с двадцатилетним стажем. Господин Ямато доверял ему, как самому себе. Хироси мог приготовить это блюдо с закрытыми глазами и никогда — никогда — не допустил бы ошибки.

Я покачал головой, не в силах скрыть удивление.

— Хироси Накамура? — переспросил я. — Это невозможно. Он один из лучших. Его блюда — как искусство. Он не мог напортачить.

Акико пожала плечами, но её взгляд был тяжёлым.

— Может, и так. Но сейчас его допрашивает Кобаяши. Поговорить с ним не выйдет — мой начальник не подпустит нас ближе чем на метр.

Я сжал кулаки, чувствуя, как раздражение подкатывает к горлу. Хироси под ударом, а я даже не могу спросить, что произошло. Но стоять и ждать, пока Кобаяши вытрясает из него душу, было не в моих правилах. Мне нужен был другой ход.

— Тогда давай посмотрим само блюдо, — сказал я, повернувшись к ней. — Остатки, посуду, что угодно. Если там что-то не так, я замечу. Я знаю, как должно выглядеть фугу.

Акико нахмурилась, её пальцы замерли на ремешке сумки.

— Думаешь, это не он готовил блюда?

— Пока ничего не могу сказать точно, — пожал я плечами. — Но вот если посмотрю блюдо, то картина будет хоть немного яснее.

— Кобаяши будет в ярости, если узнает, — ответила она тихо. — Это улики. Никто, кроме экспертов, не должен к ним прикасаться.

— А если я просто посмотрю? — настаивал я, понизив голос. — Без рук. Только глазами. Ты же знаешь, я прав — это может дать зацепку.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, и я видел, как она борется с собой. Потом её глаза метнулись к углу зала, где стоял человек в белом комбинезоне — эксперт, судя по перчаткам и чемоданчику. Акико чуть заметно кивнула, будто приняла решение.

— Подожди здесь, — сказала она и быстро направилась к нему. Я не слышал, о чём они говорили, но через минуту она вернулась и махнула мне рукой. — Идём. Он согласился, но только смотреть. И быстро.

Мы подошли к столику у окна, где всё произошло. На нём лежала тарелка, накрытая прозрачной плёнкой, — остатки фугу, несколько ломтиков, уже потускневших, но всё ещё уложенных в форме цветка. Рядом стояла миска с соусом, почти нетронутая, и разбитый стакан — следы паники, когда Сато начал задыхаться.

Эксперт, невысокий парень с усталым лицом, стоял рядом, держа блокнот, но не вмешивался. Акико кивнула мне, её взгляд был напряжённым, но доверчивым.

Я наклонился над тарелкой, вглядываясь в ломтики фугу, лежавшие под прозрачной плёнкой. Свет фонарей «Белого Тигра» отражался на их бледной поверхности, и чем дольше я смотрел, тем сильнее хмурился. Что-то было не так. Эти кусочки, уложенные в форме цветка, выглядели почти идеально — но только почти. Мой желудок сжался, будто предчувствуя беду. Я знал фугу лучше, чем кто-либо в этом зале, кроме Хироси.

Акико стояла рядом, её взгляд метался между мной и тарелкой. Она заметила мою реакцию и наклонилась чуть ближе.

— Что такое? — спросила она тихо, чтобы эксперт, всё ещё державший блокнот в углу, не услышал. — Что-то обнаружил?

Я выпрямился, но не отвёл глаз от блюда. Сердце колотилось, но я старался говорить спокойно.

— Разрезы, — сказал я, указывая на ломтики, не касаясь плёнки. — Они не такие, какими должны быть.

Акико нахмурилась, её брови сдвинулись, и она посмотрела на тарелку, будто могла увидеть то же, что и я.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, понизив голос. — Это же фугу. Разве её не так режут?

Я покачал головой, чувствуя, как внутри закипает смесь тревоги и гнева. Это был мой ресторан, моя гордость, и кто-то посмел здесь играть по своим правилам.

— У поваров фугу есть строгие правила, — начал я, стараясь объяснить так, чтобы она поняла. — Это не просто нарезка, это ритуал. Каждый мастер проходит годы обучения, чтобы получить лицензию. Фугу режут под определённым углом — примерно тридцать градусов, чтобы сохранить текстуру и форму. Ломтики должны быть тонкими, почти прозрачными, но ровными, как лист бумаги. Края — гладкие, без зазубрин, потому что нож для фугу острее бритвы и всегда новый. И самое главное — разрез делается одним движением, без рывков, чтобы не повредить волокна. Это как подпись повара. Хироси, наш мастер, делает это безупречно. Я видел его работу тысячу раз.

Я замолчал, снова глядя на тарелку. Акико ждала, её глаза сузились, и я знал, что она ловит каждое слово.

— А тут… — я указал на один из ломтиков, где край был чуть неровным, почти незаметно для чужого глаза. — Разрез другой. Он грубее, чем должен быть. Чувствуется, что тот, кто делал этот разрез, держал нож несколько иначе, чем нужно. Кисть была напряжена. И угол не тот — ближе к сорока пяти градусам. Также края… они не гладкие, есть микроскопические зазубрины. Это не работа Хироси. Это не работа никого из наших.