На митингах Мунонго приказывал, а не убеждал, что считалось само собой разумеющимся для отпрыска могущественного вождя. Национальное движение докатывалось в Катангу в значительной степени ослабленным. Препятствовала и ничем не прикрытая полицейская слежка. В особом положении находилась катангская жандармерия: она не подчинялась непосредственно бельгийским властям из Леопольдвиля, а состояла при «Юнион миньер». Собственную охранку имели все предприятия. Личная стража была у каждого высокопоставленного администратора. Элизабетвиль всегда претендовал на роль первого города бельгийской колонии. Межплеменные перегородки, ревностно охраняемые вождями, разделяли отсталое крестьянство, сохраняли его консерватизм и порой сбрасывали со счетов в серьезной политической кампании.

Знакомясь с заключенными, расспрашивая их о жизни, Лумумба убедился, что большинство из них — выходцы из Касаи и Восточной провинции. Катангские тюрьмы считались самыми надежными.

…Если бы сейчас оказаться на воле! Мысленно он произносил речи перед рабочими «Юнион миньер», разъезжая по Катанге, встречался с Чомбе, с вождями. Но больше всего его тянуло в родную касайскую провинцию, где его понимали лучше всех и где каждый житель узнавал его издали. Впрочем, теперь вряд ли узнают. Оброс, похудел, одежда поистрепалась. А время движется и в тюрьме: официант из Элизабетвиля отсидел свой срок и пришел прощаться. Они успели подружиться, сблизиться.

Жаль было расставаться с парнем. Но он сделал свое дело, подготовил и замену — перепиской Лумумбы будет заниматься другой, надежный, проверенный, третий раз угодивший в тюрьму по одному и тому же обвинению: оскорбление белого человека. Через пару дней он вручил Лумумбе письмо от жены Полин, которая переехала к родственникам в Леопольдвиль. Редкая радость для арестанта.

Время суда по-прежнему не назначали. Значит, сидеть. Значит, работать, анализировать, готовиться к тому, что может произойти за тюремной стеной, в Катанге и за Катангой.

Почти три четверти века бельгийцы дотошнейшим образом изучали эту африканскую страну. Наука сказала свое веское слово во всех областях: в истории, географии, этнографии, социальной сфере. Бельгийцев, владевших конголезскими языками, было отнюдь не меньше, чем конголезцев, знающих французский. На библиотечных полках стояли тома о Бельгийском Конго. Была издана Конголезская энциклопедия.

Надо отдать должное бельгийским ученым: многие из них десятилетиями жили в колонии и опубликовали превосходные работы о Конго. Собран фундаментальный фактический материал. Диалекты племен, рост и вес африканца, его пища и род занятий — все было известно, ничто не укрылось от зоркого взгляда наблюдателя. Бельгийское правительство направляло в Леопольдвиль администраторов, которые знали страну не по книгам. Министр-резидент в Конго Вальтер Гансхоф Ван дер Мерш в начале 30-х годов принимал участие в бельгийской научной экспедиции на горы Рувензори. Он объездил всю страну, бывал в других местах Африки. Рассуждал трезво и выгодно отличался от тех иностранных послов, которых дружно называют «почтовыми ящиками» или еще более резко. «Почтовый ящик» не имеет своего мнения: он пересылает запрос президента или премьера страны пребывания своему правительству и ждет ответа. По получении соответствующей депеши посол едет с ней к президенту, премьеру или министру иностранных дел и излагает ее содержание. Отсюда — «почтовый ящик». Вместо чрезвычайного и полномочного посла — рассыльный, курьер, не имеющий своего мнения.

Вальтер Гансхоф Ван дер Мерш своей жизнью в Конго и своей деятельностью как бы опровергал суровый приговор некоторых критиков, суть которого в том, что классическая дипломатия умирает и ее место занимает импровизация на современные дипломатические темы. Нет, подождите ставить крест над старой буржуазно-колониальной внешней политикой!

Управляя Конго от имени Бельгии, Вальтер Гансхоф Ван дер Мерш издевался в душе над теми, кто определял бельгийскую политику за океаном. До поры до времени. С некоторых пор этот воспитанный и эрудированный человек, считавший Конго своей второй родиной, все больше и больше начал сомневаться в своих знаниях.

Внешне все осталось так, как было и раньше: Конго течет в прежнем русле, те же народности и языки, такие же бабочки и крокодилы, слоны и жирафы, такие же набедренные повязки в глухих провинциальных местах. Изменился сам конголезец, стал совершенно иным политический воздух, которым он дышит. Нет прибора, который бы зарегистрировал день и час этого очень важного превращения.

Конголезский толчок оказал влияние и на Брюссель: произошел раскол в правительстве, за которым последовало расхождение во взглядах на будущее Конго и среди колониальной администрации в Леопольдвиле. Из Конго шли донесения, свидетельствовавшие о разброде и отсутствии единства в оценке сложившейся ситуации. Министр по делам Конго Ван Хемельрайк предлагал отозвать генерал-губернатора. Летом 1959 года в Леопольдвиль был направлен помощник начальника кабинета премьер-министра граф Эспремон Лиднен. В его докладе, представленном после поездки правительству Бельгии, содержались рекомендации о максимальном сокращении сроков предоставления независимости и сохранения Конго в качестве унитарно-децентрализованного государства. В самом кабинете боролись два течения: некоторые бельгийские государственные деятели выступали за проведение более гибкой колониальной политики. Другие настаивали на усилении политики репрессий. Разногласия привели к отставке министра по делам Конго. Новый человек на этом посту — де Скрейвер — выступил вскоре с заявлением о создании правительственных органов в Конго не позднее 1960 года. Провозглашение независимости в плане де Скрейвера откладывалось на несколько лет.

Национальное движение Конго, АБАКО, Партия африканской солидарности и большинство других альянсов и объединений выступили с резкой критикой нового бельгийского курса, видя в нем уловку и стремление колонизаторов уйти от ответа на основной вопрос — о сроках и условиях предоставления Конго суверенитета. Осень и конец 1959 года прошли в колонии под знаком все усиливающегося политического кризиса. Не прекращались выступления африканцев в Стэнливиле и Матади. Крестьяне объявляли бойкот и не выходили на работу: урожай на плантациях стоял неубранным. Остановились маслобойные фабрики. По всей стране прокатилась забастовка транспортно-речной компании ОТРАКО. Губернаторство предложило провести политические консультации с руководителями конголезских партий. Последние выдвинули условие: они не возражают против обмена мнениями с колониальной администрацией, но только если все политические заключенные будут освобождены. «Шахматная игра, где фигуры черных не уступают фигурам белых» — так охарактеризовал положение в Конго известный политический комментатор из журнала «Пуркуа па?» Пьер Дэвистер.

Но «фигуры черных» брали инициативу и одерживали успех даже… пассивностью. В декабре 1959 года губернаторство с одобрения Брюсселя решило провести «пробные выборы», правда, неизвестно во что. Предлагалось создание советов, состоящих из представителей администрации, вождей племен и населения. Функции задуманных органов были неясны. Ведущие партии бойкотировали выборы.

В отсутствие Патриса Лумумбы руководство Национального движения Конго занимало непоследовательную позицию: НДК призвало своих членов принять участие в голосовании. Выборы показали полное банкротство замыслов колонизаторов. В Леопольдвиле голосовало немногим более 30 процентов избирателей. Проколониальная группировка — Партия национального прогресса — потерпела поражение. В Стэнливиле внушительное число голосов получила партия Лумумбы. В Катанге на первое место вышла партия Моиза Чомбе. Формировать советы при таком разнобое было рискованно.