— На ногах щетинки, — пояснил Жолик, — в них всякая мелкая живность застревает: веслоногие рачки, микроскопические водоросли, даже бактерии. Отец поучает: «Балянуса ноги кормят». И мать туда же: «Учись, сынок, что добыл, в дом тащи, а то есть такие недотепы, всё из дому; чужому отдаст, а сам ногу сосет»…

— А меня, — подхватила Баля, — мама всё насчет места наставляет: «На голом месте не поселяйся, только на обжитом. Увидишь поселок балянусов — значит, тут жить можно, раз другие живут». Я говорю: «Мама, но ведь кто-то должен поселиться первым, за кем придут потом другие!» А она: «Конечно, должен, но почему обязательно ты?» Вот и поговори с ними… Всю ночь мы размышляли, спорили — для чего мы живем на этом свете?

— Тоже мне мыслители доморощенные, — ввернул Клей и язвительно повторил: — «Для чего мы живем?» Смысл жизни им захотелось узнать. Да тут и спорить нечего: живем для того, чтобы сидеть на тепленьком местечке и загребать. Миллионы лет балянусы так живут.

Жолик от возмущения даже не нашел подходящих слов для достойной отповеди и только бросил презрительно:

— Эх ты, Клей…

— Это что же, имя у него такое? — заинтересовалась вдруг Сова.

— Нет, прозвище, — сказала Баля. — Вы думаете, зря он со своими усиками носится? На них…

— Ты мои усики не тронь, — сердито перебил Клей, — у самой точно такие же, так о них и говори, а о своих я сам скажу. Так вот, — с вызовом произнес он, обращаясь уже к коапповцам, — место хорошее найти — ерунда, удержаться на нем — вот что главное! А как удержаться? Смотрите: на каждом усике маленький диск. Это присоска. Нашел место — присосался. Но присоски — это так, временно, пока клей не схватит. Только тут голову приложить надо, потому что мы, балянусы, головой приклеиваемся. Видите, у основания усиков, у самой головы, бугорки?

Коапповцы, склонившиеся над головой рачка, подтвердили, что хорошо их видят.

— Это цементные железы, — пояснил Клей, — они клей вырабатывают, и не какой-нибудь, а особенный, он в воде твердеет. А уж как приклеился — всё, намертво: с этого места балянуса зубилом не собьешь! Вот какой у нас клей!

— Кто там сказал про клей?! — раздался вдруг удивленно-радостный крик Мартышки, прозвучавший примерно так же, как, вероятно, прозвучал свыше двух тысячелетий назад ликующий возглас Архимеда: «Эврика!» — «Я нашел!», — когда, открыв свой знаменитый закон, он выскочил из ванны и промчался голышом по улицам Сиракуз…

Мартышка тоже мчалась (хотя и не голышом, а прикрытая шерстью), и вид у нее был такой сияющий, такой счастливый, словно и она только что совершила выдающееся открытие. Так оно, в сущности, и оказалось.

— Так кто же тут сказал про клей?!

— Вот этот рачок, — Стрекоза указала на Клея, цементные железы которого она только что рассматривала вместе со всеми. — А что?

— А то, что я его расцеловать готова!

И под недоуменными (но только вначале!) взглядами коапповцев Мартышка взахлеб, оживленно жестикулируя всеми четырьмя руками, поведала о том, как с той самой минуты, когда лично председатель КОАППа повелел ей найти способ укрепить вывеску на дереве, не причиняя ему ни малейшего вреда, она непрерывно думала — чуть голова не треснула! — над этой сложнейшей задачей, прикидывала так и сяк — всё напрасно, решение не приходило… Мартышка совсем уж было отчаялась и с тяжелым сердцем, подавленная и несчастная, едва не плача, поплелась назад, к коллегам, с ужасом представляя, как вынуждена будет на их глазах признаться шефу в своей творческой несостоятельности. Она протащилась уже полпути, когда до ее слуха донеслось вдруг слово «клей». И ее осенило: вот оно, решение! Вывеску надо приклеить!

— То-то сразу помчалась! — прокомментировала, посмеиваясь, Сова.

Неординарная интеллектуальная находка члена-корреспондента КОАППа Мартышки была встречена коапповской общественностью с энтузиазмом и немедленно рекомендована председателем КОАППа к практическому внедрению. А на подсказавшего ее, хотя и ненамеренно, Клея стали смотреть с меньшей антипатией, некоторые даже с симпатией…

Но гениальные находки обладают одним замечательным свойством: озарение, снизошедшее на творческую личность, способно вызвать цепную реакцию идей. Нечто подобное случилось и на этот раз. Не улеглось еще радостное оживление по поводу изобретения Мартышки, как у другого члена-корреспондента КОАППа, Удильщика, возникла не менее блестящая и плодотворная мысль: использовать для приклеивания вывески к дереву клей морских желудей!

— Ребята, — обратился он к балянусам, когда отзвучали возгласы одобрения, — вот вам великолепное поприще для общественно полезной деятельности: приклеить вывеску КОАППа. Возьметесь?

— Спрашиваете! — закричала Баля. — Ой, как здорово!

Ее товарищи и подруги тоже не могли скрыть ликования. Даже Клей удержался на этот раз от язвительных замечаний — его прозвище, кстати, в данных обстоятельствах сразу повысило его престиж в глазах одноклассников.

Зато от скептического замечания не удержался Рак.

— Поручить им такую ответственную работу? — проворчал он с сомнением. — Молоды еще. Отвалится вывеска, придавит кого-нибудь, а нам отвечать…

Огорчение и разочарование рачков трудно было описать.

— Вот вы, взрослые, всегда так, — со слезами в голосе упрекнула Баля то ли всех коапповцев, то ли одного Рака. — «Слишком молоды, не доросли еще»…

— А вы что скажете, уважаемый Человек? — Кашалот счел разумным привлечь его к решению данного вопроса в качестве арбитра, поскольку не рискнул взять всю ответственность на себя.