– Малик! – тряхнул его за плечо приятель, сидевший в салоне и не принимавший участия в происходящих событиях. – Малик! Аллах!

– Вот тебе и резонансное дело, – пробормотал Олег, так и стоя с пистолетом в руках. – Хотел – получи!

Ступор, в который впал парень, впервые в жизни убив человека, оказал ему очень дурную услугу. Он полностью упустил контроль над ситуацией, и этим немедленно воспользовался приятель покойного Алирзаева, напротив, сохранивший трезвость мысли, шустро оценивший ситуацию и решивший, что лучшим вариантом из всех возможных для него станет бегство. Законы горской чести, конечно, требовали немедленной мести за друга, но его одинокий тэтэшник, у которого к тому же то и дело заедал затвор, явно проигрывал автомату и макарову милиционеров. Умирать же Джамару Заиру-оглы очень-очень не хотелось, поскольку он очень любил жизнь, деньги, женщин и хурму. Ждет ли его что-то там, за границами земного мира, нет – неизвестно. А тут все это уже есть. Опять же – у Малика остался брат, вот он пусть и мстит.

И еще – если не он, то кто расскажет Рамилю о случившемся? Так что – помоги Аллах, дай скорости ногам.

Азербайджанец глянул на ментов – один так и не опустил пистолет, но по его лицу было понятно – он, как это ни странно, в шоке. Второй же теребил друга, которого подстрелил вспыльчивый Малик, напрасно столько анаши сегодня выкуривший.

Джамар открыл пассажирскую дверь, выскользнул в нее, точно змея, и побежал через дорогу, петляя подобно зайцу.

– Куда? – отмер Олег тогда, когда бегун уже удалился на хорошее расстояние. – Стоять! Ты свидетель!

– Блин! – среагировал и гаишник, убедившийся, что его приятель только ранен, причем не то чтобы сильно серьезно. – Во втопил!

– Валите его, придурки! – прохрипел Антон, приподнимаясь и пытаясь схватить автомат. – Он нам живой не нужен! Беда будет! А, все! Твою-то мать!

И верно – азербайджанец пересек дорогу, а после скрылся в кустах, которые уже года три или четыре никто не подстригал, из-за чего те обильно разрослись. Там его захочешь – не найдешь.

– Все, труба. – Сержант сплюнул и приложил руку к плечу. – В первую очередь тебе, Олег.

– Думаешь, посадят? – растерянно поинтересовался у него Ровнин. – Да?

– Эх, зелен виноград, – с жалостью глянул на него Антон. – И чего я с тобой связался, а? Дим, скорую вызывай, а то я, боюсь, сейчас скисну.

При этом стрельба, пусть даже и почти в центре города, никого особо не удивила и не встревожила. Привык народ к ней, стал воспринимать как естественную часть пейзажа. Ну стреляют и стреляют. Бывает. Мало ли кто с кем что не поделил? Тут главное что? Не попасть под замес, не словить шальную пулю и, боже сохрани, не стать свидетелем происшедшего. Потому что свидетелям всегда первыми прилетает, либо от той стороны, либо от другой. Или от обоих разом.

Но какие-то рефлексы от прежних времен в местных жителях нет-нет да и срабатывали, потому уже минут через пятнадцать к месту перестрелки прибыла милицейская машина, причем, что хорошо, со знакомыми пэпээсниками. Узнав детали, те сочувственно посмотрели на Ровнина, который сидел на бордюре с низко склоненной головой, после помогли загрузить в подъехавшую скорую уже перевязанного Антона.

Как выяснилось, этим их содействие не ограничилось, Димка еще и Васька успел вызвать, как видно решив, что без него тут никак не обойтись.

Неизвестно, что именно тому было сказано, но примчался он очень быстро, обвел соколиным взором картину происшествия, выяснил все детали случившегося у гаишника, который еще не уехал в больницу с напарником, сплюнул, а после выдал длинную и очень умело сплетенную матерную фразу, основной смысл которой сводился к тому, что, если не знаешь, как заниматься любовью с женщиной, так лучше удовлетворяй подручными средствами себя сам. Это проще, быстрее и не умножает энтропию Вселенной.

Закончив изливать душу, он достал из кармана пачку сигарет State Line, запас которых у него был крайне велик, ибо он еще в том году изъял пять коробок у одного обнаглевшего барыги-палаточника. Две раздербанил между коллегами, а остальное себе оставил, рассудив, что так вроде честно получается.

– Олежка, тебе уже сказали, что ты попал? – ласково спросил он у Ровнина, закуривая.

– Да, – глухо буркнул юноша, не отрывая глаз от асфальта.

– Детально? – уточнил Васек, затягиваясь. – Во всех красках?

– Нет, – все так же односложно ответил Олег.

– Как всегда, все самое приятное и сладкое оставили мне, – подытожил оперативник. – Беда. Хотя сейчас недосуг, позже тебе все объясню. Так, слушай меня, только очень-очень внимательно. Сейчас едешь в контору, и боже тебя сохрани из нее нос свой высунуть наружу до того, как я вернусь. Что бы ни происходило, кто бы тебе чего ни говорил, кто бы ни позвонил, как бы на «слабо» не брал – сидишь в нашем кабинете, точно к стулу привязанный. Ни шагу за дверь! Ты понял меня?

– Понял.

– Повтори! – В голосе Васька веселья никакого уже в заводе не имелось, только жесткость и требовательность.

– Сидеть в отделе, ждать тебя.

– Хоть что-то сегодня сделай правильно, малой. – Старший коллега выплюнул сигарету изо рта, взял Олега за шиворот и рывком поставил на ноги. – И усвой одну простую истину – это не нам нужно! Мы что? Мы дальше жить будем, хуже или лучше, но будем. А по тебе уж полчаса как Елшанское кладбище грустить начало: чего это Ровнин задерживается? Где его черти носят?