– Васьки не было пока?

– Нет, – вытянувшись в струнку, ответил Ровнин.

– Хреново. – Теперь платок осушил пот, обильно выступивший в районе шеи. – Значит, мля, не договорился. Придется нам тебя из того дерьма, в которое ты влез, самим вынимать.

– Петр Емельяныч, хоть вы мне объясните, что к чему! – взмолился юноша. – Нет, у меня есть догадки, но ведь никто ничего…

– Сынок, сюда подойди, – мягко и по-доброму попросил его Сан Саныч. – Только бочком, бочком, чтобы в окне не светануть. Помнишь, я когда уезжал, тебя об этом просил? Вот так.

Ровнин выполнил требуемое.

– А теперь смотри. – Опытный опер ткнул пальцем в черный БМВ, что стоял неподалеку от въезда в ОВД. – Видишь вон ту машинку? В ней сидят небритые люди в кожаных куртках, которые вооружены, опасны и очень тебя не любят. А теперь глянь туда. Вон там, чуть подальше, стоит еще одна иномарка, в которой сидят друзья тех небритых людей, и они тоже тебя не любят. А один из них, которого зовут Равиль, – особенно. Настолько, что лучше тебе застрелиться, чем попасть ему в руки живым. Кстати, если карта ляжет совсем пиково, чего лично мне очень не хотелось бы, то ты эти мои слова вспомни. Ты, сынок, его брата убил, а у них заведено так – если за родную кровь не отомстил, то позора не оберешься. Ну и вообще. Один умный человек мне в свое время сказал, что кавказцев-братьев надо убивать сразу всех, сколько бы их ни было, иначе покою не жди. В идеале даже двоюродных и троюродных следует зачищать. Такой у них менталитет.

– Все верно, – подтвердил начальник ОВД. – Восток, как говорил товарищ Сухов, дело тонкое.

– Так мы про Кавказ? – глянул на него Сан Саныч.

– Какая, хрен, разница? – профырчал Емельяныч. – Что те нехристи, что эти. Мы бошку прострелили и забыли, а этих, мля, чебуреком не корми, только дай ножом человека постругать на ломти. Не могут быстро убивать, обязательно им надо покуражиться.

– Просто у них к мести подход другой, – возразил ему Нестеров. – Хотят, чтобы виноватый прочувствовал свою неправоту. Или, может, традиции такие? Пес их знает. Я не интересовался.

– Не хочу, – побледнел Олег, худшие предположения которого стали реальностью. Плюс крепко его проняла та деловитость, с которой эти матерые мужики обсуждали то, что с ним может совсем скоро случиться.

Не с кем-то, с ним. И это было очень страшно.

– И мы не хотим, – недобро зыркнул на него начальник. – Даже генерал против. Только от хотелок наших коллективных, мало чего, мля, зависит.

– Но мы же милиция! – непонимающе обвел взглядом присутствующих Ровнин. – Мы – власть?!

Бывалый опер и начальник отдела обменялись взглядами, причем трудно было понять, чего в них содержалось больше – жалости к недогадливости молодого сотрудника или застарелой подсердечной тоски.

– Молодой ты еще совсем, – секунд через десять вздохнул Сан Саныч, – потому ни бельмеса в жизни и не смыслишь. Мы тут власть, Олежка, в этом здании, потому и не вошел сюда ни один из них. Сунулись было, так Лешка Куприн и Митяй автоматы на боевой взвод поставили и сказали, что прием граждан осуществляется исключительно тридцатого февраля каждого года. А в любое другое время у нас учет, обед и копка картошки в подсобных хозяйствах. Эти черти все поняли и свалили. Только здание и улица – это две огромные разницы.

– Там они хозяева, выходит? – еле слышно, но упрямо пробормотал Олег.

– Нет, – набычился подполковник. – Не они. Но уже и не мы. Там, парень, сейчас каждый сам за себя, вот какая штука. Время на дворе сучье и нравы такие же. Поверь, даже очень захоти мы твою головушку дурную сберечь, мля, все равно не получится. Рано или поздно прищучат они тебя.

– Есть, конечно, вариант, – глянул на него Нестеров. – Не самая большая бригада ведь? Народу у нас хватит, если нет – можно собровцев подтянуть, Васек с их старшим еще с Кандагара знаком.

– Можно, – покивал Емельяныч. – Вот только что потом? Газеты блажить о милицейском беспределе станут? Это ладно. В телике расскажут, как потерявшие человеческий облик сотрудники 14 ОВД покрошили безобидных, мля, представителей южной, традиционно дружески к нам настроенной республики, – тоже переживем. На край турнут меня на пенсию, но это тоже не самое страшное. Паскуднее всего то, что вот этого малька один хрен после освежуют те, кто приедет из Баку разбираться, из-за чего вся заводка пошла. А они приедут, тебе это не хуже, чем мне, известно. Вопрос – чего ради огород городить? Смысл какой? Кому мы чего докажем? Остальным бригадам дадим понять, что есть еще порох в пороховницах у ментов? Да срать они на это хотели. Саша, это бабочки-однодневки. Рыбки гуппи, мля! Они помнят только последние шесть секунд своей жизни, остальное их не трясет.

– А крови уйдет много, потому что стволы и у них есть, – покивал Нестеров. – С нашей стороны без потерь тоже не обойдется, а толку с того чуть.

– Именно. И не вздумай сказать что-то вроде: «Думал ли ты, что на старости лет вот до такого доживем». Я себе это каждое утро талдычу, когда бреюсь. Рапорт без даты вон в ящике стола держу, мля. Как совсем под горло прихватит, уволюсь и стану клубнику на даче выращивать. Хоть с ней можно чего заблагорассудится делать – хочешь жри, хочешь на рынке торгуй.