Переезд занял несколько минут. И вот оно счастье – постоять под теплой водой и потом вытянуть усталые ноги на кровати, оказавшейся еще просторней, чем в так называемом фешенебельном номере. Вертушка усердно обдувала двух утомленных людей. Отдохновение, удовлетворение, покой.

– Хочешь спать? – осторожно осведомился Александр.

Томина призналась, что, несмотря на усталость от столь насыщенного дня, сна совсем нет.

– Это от переизбытка эмоций, от перевозбуждения, – предположил Саша. – Мне тоже не спится.

Он неожиданно заключил ее в объятия. Он целовал ее, гладил ее по еще мокрым, душистым темным волосам и по спине. Марина все теснее льнула к нему всем своим существом, будто ища защиты. Поцелуи становились все более долгими, более настойчивыми и страстными. Они искали друг друга. Они ласкали друг друга. Они никак не могли утолить эту жажду быть рядом, быть вместе, быть единым целым. Окружающая действительность сначала выпятилась конкретным моментом, а потом преломилась и разверзлась бескрайним космосом. Все исчезло. Здесь и сейчас превратилось в везде и вечно. Только они одни во всей Вселенной. Только их любовь, только их счастье слияния. Влажные, разгоряченные, лежали они, держась друг за друга, будто боялись отпустить один другого.

– Наверно, я влюблен в тебя, Мариночка, – смеясь, проговорил вдруг Саша чуть хриплым голосом. – Пожалуй, так я себе представляю любовь.

Марина закрыла глаза, принимая его слова, и слегка облизала губы, словно пробуя эти слова на вкус. Он склонился, щекоча ее бородой, едва коснулся ее губ своими, отодвинулся и погрузился в созерцание ее лица.

– Красивая ты, попутчица, – улыбаясь, говорил он. – Красивые черные волосы, красивая линия бровей, красивые серые глаза, красивый тонкий нос и эти так соблазнительно очерченные красивые губы, самой природой созданные для поцелуев.

Он опять приник к ее губам. Она неожиданно обхватила его за шею и не дала ему отпрянуть.

– Красивая длинная шея для царственной посадки головы, – слегка задохнувшись, продолжал Александр.

– Еще, – пролепетала девушка и опять обняла его, требуя поцелуя.

Но он играл с ней. Он заводил ее.

– Еще? – шутил он. – Еще красивые тонкие руки.

Он оторвал ее руку со своей шеи и губами поставил влажную печать на ладошке, запястье, на изгибе и на плече.

– Еще, еще, – ворковала она и тянулась к его губам.

Он дразнил ее, едва касаясь губ и откровенно смеялся:

– Еще красивые плечи, слегка подрумянившиеся сегодня в калакмульском пекле.

Она наконец поймала его губы в жадном, страстном поцелуе. И едва отдышавшись, пролепетала:

– А ты романтик, попутчик!

– Не отрицаю.

– А строишь из себя черствого ученого червя.

– Что-о-о? – возмутился Беловежский. – Вы нарываетесь, леди. Я сейчас покажу вам черствого.

Он покрывал ее тело поцелуями, то легкими, едва заметными, а то долгими и будоражащими. И она содрогнулась, как от электрического разряда, и запылала, ожидая его ласки, и пропала. И он последовал за ней в эту сладкую бездну.

Чуть позже Марина сказала:

– Я хочу тебе кое-что рассказать.

– Да?

– Только серьезно.

– Я сама серьезность.

Он лег рядом в подтверждение своих слов.

– Сегодня, когда ты вдруг в форме игры стал излагать историю этого великого правителя, как его… – зашептала Марина заговорщически.

– Йукном-Чена Второго, – подсказал Беловежский.

– Да, и закричал, что ты Йукном-Чен, твоя игра была настолько реальной, что на мгновение я увидела в тебе этого царя и великое множество людей на площади и даже услышала музыку, под которую вы все танцевали…

– Мы? Танцевали? – изумился Александр. – Да мы дурачились.

– Но вы так ритмично дурачились, что я не удивлюсь, если это действо и было настоящим Танцем Змей.

– И ты это слышала и видела?

– Да, на какое-то мгновение.

– А лечиться не пробовала? – хохотнул Саша.

Это была шутка. Он ведь уже почти смирился с ее странностью.

– Зачем ты так?

– Как?

– Ты же сказал, что ты сама серьезность. Я потому и поделилась с тобой как с человеком, который любит, примет и поймет.

– А я не все понимаю, объясни. – Он еще пытался удержаться в рамках шутки. – И что ты еще видела и скрыла от меня?

Он повернулся и заметил ее пылающее от негодования лицо.

– Саша!

– Ну, колись!

Он все еще улыбался, но ее реакция все испортила.

– Зачем тебе? Ты же не веришь! Ты…

– Я верю. – И он почувствовал, как закипает от злости, и проскрежетал почти жестоко: – Колись!

– Ах так! Получи! Вчера я видела Чака в Чиканне. И даже говорила с ним. И Младенца Ягуара видела. Так вот. А ты злишься, потому что завидуешь мне. Потому что не способен увидеть все это, не хватает тебе воображения. Вот ты и цепляешься за сухие факты. – Марина почти кричала. Она встала и начала одеваться: – Но без воображения, без фантазии ни один ученый из фактов не сложит истину. Любой анализ требует хоть крупицу интуиции, а значит, воображения.