Пробежался глазами по обоям (те выглядели неновыми, будто их нарочно затёрли и «состарили», для придания обстановке комнаты нужной атмосферы). Нашёл взглядом на стене полки с книгами (старыми, советских времён, с надписями на русском языке).

Снова взглянул на штору, на окно и на металлическое изножье кровати.

«Погоди, Эмма, — сказал я. — Не вижу здесь монитор. Куда они его спрятали?»

«К моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует».

«Это я уже понял».

Я вздохнул.

Снова просканировал комнату взглядом.

Кровать, чуть покосившийся шкаф за изголовьем кровати, полки с книгами, условно белый потолок и оклеенные обоями стены — больше я ничего не нашёл: ни медицинского оборудования, ни монитора или телевизора, ни кондиционера.

«Эмма, включи монитор, — попросил я. — Может, тогда я его найду? По звуку».

«Что показать вам, господин Шульц?»

«Всё равно… Новости включи. „Deutsche Welle“, в прямом эфире».

«Сделаю, господин Шульц».

Я затаил дыхание, прислушался.

Услышал чириканье птиц за окном. Различил позвякивание посуды, будто бы доносившееся из соседней комнаты. Почувствовал, как спокойно стучало в груди сердце.

«Эмма, я жду».

«Господин Шульц, я включила новостную сводку, — отозвалась Эмма. — „Deutsche Welle“, как вы и просили».

Я снова сосредоточил внимание на слухе — различил всё тоже пение птиц и шорохи в соседней комнате.

«Не слышу, — сказал я. — И не вижу. Меня оставили без монитора? С какой стати?»

Дёрнул головой — мои волосы потёрлись о наволочку.

«Эмма, отправь сигнал медперсоналу. Экстренный. Пусть объяснят мне, наконец, что происходит».

«Готово, господин Шульц. Я сбросила вызов на пульт диспетчера клиники».

«Спасибо, Эмма».

Я зевнул. Отметил, что мне увеличили дозу обезболивающего. Потому что сегодня у меня ничего не болело (подзабыто ощущение). При этом сознание не туманилось, рассуждал я вполне здраво и не заторможено.

Работники клиники откликнулись на мой вызов оперативно: уже через минуту я услышал шаги и будто бы поскрипывания деревянного паркета или половиц (память опознала их: я часто слышал такие звуки в детстве).

— Василий! Ты почему лежишь?! Мы с тобой в школу опоздаем!

Я невольно улыбнулся: голос новой сиделки снова напомнил мне о моей двоюродной сестре Иришке Лукиной. Как походило на Иришкино лицо и лицо сиделки. Я снова увидел его на фоне потолка и чуть заметно покачивавшихся штор.

Сиделка подпёрла бока кулаками (я не вспомнил, делала ли так же моя двоюродная сестра: в последний раз видел её больше шестидесяти лет назад). Девица явно злилась. Она тряхнула непокрытой головой — косы хлестнули по её плечам.

— Василий, вставай! — потребовала сиделка. — Сегодня классный час. Я веду политинформацию.

Я взглянул на странный наряд девицы: видавший виды цветастый халат, будто доставшийся ей в наследство от прабабки. Но фигура сиделки в нём выглядела неплохо. Я снова отметил, что девице явно не исполнилось восемнадцать лет.

«Подозрительно знакомо она выглядит, — мысленно произнёс я. — Не моя ли это родственница? Эмма, поищи в интернете информацию об Ирине Викторовне Лукиной сорок девятого или сорок восьмого года рождения. Меня интересует, есть ли у неё внучки и правнучки».

«Сделала, — оповестила меня Эмма. — Господин Шульц, я вывела на экран все сайты, где упоминалась Ирина Викторовна Лукина. Ирина Викторовна Лукина тысяча девятьсот сорок девятого года рождения…»

«Стоп! — скомандовал я. — На какой экран, Эмма?! Где ты видишь в этой комнате экраны?»

«Господин Шульц, напоминаю вам, что я всего лишь виртуальный помощник…»

«Стоп. Я помню, Эмма. Озвучь мне информацию, максимально подходящую под ответ на мой запрос».

Я увидел, как сиделка всплеснула руками.

— Ах, так?! — сказала она. — Ты издеваешься надо мной? Ладно!

Девица резко развернулась и скрылась из поля моего зрения. Я слышал удалявшиеся шорохи её шагов. Почувствовал, как заурчало у меня в животе — так мой желудок среагировал на витавший в комнате аромат жареного картофеля.

«Господин Шульц, я нашла упоминания о тринадцати Иринах Лукиных тысяча девятьсот сорок девятого года рождения и о девяти Иринах Лукиных тысяча девятьсот сорок восьмого года…»

«Город Кировозаводск, — подсказал я. — Она там родилась».