Несмотря на это, в глубине души она знала, что он не причинит ей вреда. Она не могла понять, почему была так в этом уверена. Возможно, от того, как он наблюдал за ней все эти месяцы, ещё до того, как она поступила в Хогвартс. Он хотел от неё чего-то и ещё не получил этого.

Риддл не ответил на этот вопрос, но издал тихий звук «хм-пф», раздавшийся как смесь стона и кашля. Он сохранял свою угрожающую позу. Конечно, он перегородил единственный путь к выходу.

— Почему ты здесь, Грейнджер?

— Я наткнулась на это место и теперь исследую его, — сказала она, придерживаясь своей простой выдумки.

Он фыркнул. Она проигнорировала это.

Тишина растянулась между ними, заполнив каждый угол обширного пространства вплоть до сводчатого потолка. Его дымчатые глаза вспыхнули, показавшись серебряными в лунном свете.

— Что ж… А ты здесь зачем? — спросила Гермиона, разряжая напряжение.

— Не твоего ума дело.

— Знаешь что? У тебя нет никакого права задавать мне вопросы, потому что это и не твоего чёртова ума дело! — она повернулась к нему спиной, махнув рукой, чтобы изучить зеркало. — Ой! — задохнулась она.

— Что?

— Это зеркало… — её слова оборвались.

— Что! — снова сказал Риддл, подходя ближе к ней и вставая рядом.

Она сердито посмотрела на него:

— Почему ты такой брюзгливый?

— Что? — он показался удивлённым, руки упали по бокам от него.

— Это всё, что ты теперь можешь сказать?

— Я вполне уверен, что это был первый раз, когда кто бы то ни было назвал меня… брюзгливым, — сказал он, выглядя не столько разозлившимся, сколько удивлённым. Возможно, забавляющимся.

— А как тебя обычно называют? Может, придурком?

Риддл фыркнул, но не ответил на её вопрос.

Когда она подумала над этим, она поняла, что он скажет. Никто не обзывал его и оставался безнаказанным. Он властвовал со страхом. Он требовал беспрекословного подчинения, и любой намёк на своенравие ждали пытки или смерть. Может, он пока ещё не достиг этих крайних методов, но этот человек был внутри него.

Так почему он позволяет ей так свободно разговаривать с ним? И почему вообще она этим занимается, зная всё, что он мог с ней сделать? Была ли она настолько уверена, что он не тронет её?

Она оставила для себя пометку изучить эти мысли позже.

— Оно называется «Зеркало Еиналеж», — сказала она, глядя на надпись, вырезанную на верху зеркала.

— Ты знаешь это зеркало?

— Не совсем… Но я слышала о нём. — Гарри и Рон рассказывали ей о нём. Гарри видел в нём свою семью вокруг него, а Рон — себя старостой школы и капитаном команды по квиддичу. Позже зеркало стало главным ключом к получению Гарри философского камня до Волдеморта… того же Волдеморта, который стоял перед ней сейчас…

Она вздрогнула от внезапного холодка, пробежавшего по ней.

— «Ацдре соге овт еиналеж оноц илёов тенюа выза копя»? — пробормотал Риддл, зачитывая надпись, простирающуюся по верхнему своду большого, резного зеркала.

— Это задом наперёд, как изображение в зеркале, — сказала Гермиона.

Он метнул на неё взгляд, вновь вернувшись к изучению слов:

— «Япок азыв аюнет» — нет, не то… — он перечитал пару раз. — «Я показываю не твоё лицо, но желание твоего сердца», — он обошёл её, чтобы встать перед стеклом, изучая отражение.

Гермиона не могла рассмотреть то, что Риддл видел для себя. Лишь человеку, стоящему перед зеркалом, открывались его желания. Она наблюдала, как его глаза расширились, а челюсть отвисла от шока. У неё возникло искушение спросить, но она придержала язык. Зная то, что она знала о Волдеморте, и каким человеком он станет, она могла лишь представить, какие ужасные вещи отразились для него.

Внезапно он подскочил к ней:

— Ты видела то, что видел я?! — кричал он на неё. Его бешеная реакция лишь подтвердила, какими вероломными должны быть его потаённые желания.

— Нет, — сказала она, покачав головой, — и ты не сможешь увидеть мои, — она подошла к зеркалу и посмотрела на отражение. За ней стояли её родители. Рон и Гарри. Невилл, Луна, Джинни, Фред, Джордж, даже Крукшенкс. Призрачные фигуры заняли фон её отражения.

Каждый, кого она потеряла в будущем, смотрели на неё в ответ, улыбались ей, махали, будто скучали по ней так же сильно, как она по ним. Её мама обвила своей рукой её талию и с любовью её обняла, и Гермиона была готова поклясться, что почти почувствовала тепло её руки. Она потянулась к ней, но почувствовала лишь свою хлопковую рубашку.