— Хочешь, поговорю с редактором, чтобы отпустил со мной?

— Еще бы не хотеть!

— Тогда лети на станцию, найди контору путейского околотка и спроси дорожного мастера Андреева: пусть выделит самый быстроходный модерон.

Нет, конечно, я и вида не подал, что не имею о модероне ни малейшего понятия, только позволил себе спросить:

— Разве не на поезде поедем?

Яша вздохнул:

— Что мы имеем на дворе? Мы имеем на дворе лето. А какой уважающий себя журналист ездит летом на поезде!

Больше вопросов не возникло. Я кинулся на станцию, а Яша взял на себя труд разыскать с помощью телефона Андреева, с которым был в приятельских отношениях, и предупредить о моем визите.

Дорожный мастер встретил с непроницаемым лицом. Да, Симонов звонил, и он готов показать все, имеющиеся в его распоряжении, модероны. Так сказать, на выбор.

На задах конторы околотка стоял сарай, в котором хранился различный путейский инструмент. Но Андреев повел не в сарай, а — за сарай: там, приваленные к стене, ржавели махонькие рельсовые тележки, на каких путейцы перевозят костыли, гайки, подкладки и прочую металлическую мелочь.

Сделана тележка так: два колесика (в затылок один другому), над ними — дощечка шириной в две ладони и длиной в полметра, а от нее вверх и чуть вбок — шест, держась за который путеец катит модерон по рельсу.

— Любой, — сказал Андреев. — Какой на вас глядит.

...Я не задушил Яшку лишь потому, что в тот момент, когда мои пальцы готовы были сомкнуться у него на горле, он успел выпалить:

— Дурень, меня самого этак же в первый день разыграли...

Шла подготовка к выборам в Верховный Совет республики. Редактор дал задание написать тематический обзор многотиражек.

— Надо проанализировать, как освещается ход предвыборной кампании.

Я обложился подшивками и, с короткими передышками на обед и сон, просидел за столом без малого неделю. Наконец обзор был готов — одиннадцать, написанных от руки, страниц.

— Перепечатывать пока не нужно, — сказал Филиппов, — вдруг что-нибудь придется поправить.

Внимательно прочитал рукопись, потом вооружился красным карандашом и с угла на угол перечеркнул одну страницу, другую, третью... Когда остались две с небольшим страницы, позвал:

— Бери стул, садись рядом: будем править.

И мы дружно выправили оставшиеся страницы, придав им тот вид, по поводу которого принято говорить: живого места не сыскать. После этого Филиппов взял чистую папку, упрятал в нее рукопись, положил папку к себе в стол, а мне сказал:

— Напиши-ка, брат, весь обзор заново. С учетом, так сказать, сегодняшнего опыта.

Теперь потребовалось на всю работу уже только два дня. И — совпадение — получилось опять одиннадцать страниц. И опять Филиппов, внимательно прочитав обзор, искрестил две трети рукописи, усадил, как и в тот раз, меня рядом, вновь мы выправили оставшиеся страницы, он упрятал их в папку, а мне сказал:

— Попробуй еще разок. С учетом, так сказать, сегодняшнего опыта.

Короче, я написал шесть вариантов обзора. После того, как совместно выправили последний вариант, Иван Николаевич, упрятав его в ту же папку, похвалил:

— Хорошо написал. В таком виде вполне можно бы опубликовать. Но в газете сейчас очень тесно, пока от публикации воздержимся, а папочку возьми на память.

Когда я вернулся в свою комнату, Яша спросил:

— Теперь ты, конечно, хорошо написал?

— Хорошо.

— Но от публикации, конечно, воздержитесь?

— Воздержимся.

— А папочку, конечно, на память?

— На память.

— Все правильно, старик: школа есть школа. А теперь пойдем, покажу тебе, как можно освоить все жанры без пота и крови, и, главное, без этой папочки.

В коридоре висела доска, на которую до этого как-то не обращалось внимания. Просто не до того, очевидно, было. На доске манил, и обещал, и радовал душу благородный заголовок:

— Читай, старик, — покровительственно похлопал по плечу Яша. — Насыщайся, пропитывайся, перенимай. Если возникнут вопросы, не стесняйся.

«Рецепты» содержали рекомендации, как писать передовые статьи, критические корреспонденции, фельетоны, театральные рецензии, очерки: