Шрифт:
— Чего ж обижаться — ты ведь и впрямь деточка, — сказала Сова, отсмеявшись. — Кой тебе годик-то?
Юный Бобр насупился. Видно было, что вопрос для него не из самых приятных. Наконец последовал ответ, прозвучавший даже с некоторым вызовом: — Ну, два с половиной…
— И уже инженер?! — восхитилась Мартышка.
— А что — нормальный возраст. Моему отцу, когда он свою первую плотину построил, еще меньше было. У нас все родители за раннюю самостоятельность, даже никаких споров насчет этого не бывает. Через день после рождения бобрята уже плавают, а через три недели сами добывают корм. Правда, строить самому — это посложнее. Если, конечно, строить не тяп-ляп. Но об этом и подумать страшно! Отец, когда меня сюда провожал, сказал: «Сын, ты меня знаешь — халтуры я не терплю. Всякая работа должна быть прежде всего боброкачественной». Вот и вам вроде все делаю как надо: сначала соорудил на дне валик, потом возвел островок…
— Островок? — переспросил Гепард, внезапно заинтересовавшись.
— Ну да. Отец меня научил: «Если речка попадется широкая, перекрыть ее сразу будет трудно. В этом случае возведи посредине речки островок, а уже потом соединишь его с обоими берегами дамбами — все бобры так делают».
— А еще один островок ты бы смог возвести? — судя по нетерпению, с каким Гепард ждал ответа, он связывал с ним какие-то возникшие у него планы.
— Да хоть десяток! — по тону, каким юный инженер произнес эти слова, было ясно, что это не пустое бахвальство.
— Дорогой Кашалот, вот вам идеальное решение возникшей перед нами проблемы, — торжественно объявил Гепард. — Пусть Коза поживет на искусственном необитаемом острове!
Председатель КОАППа мгновенно оценил все преимущества этого рацпредложения и столь же мгновенно распорядился:
— Бобренок… то есть, извините, господин инженер — действуйте!
— Есть действовать! — радостно гаркнул молодой специалист, польщенный столь уважительным обращением самого Кашалота, и тут же рьяно принялся за работу, распевая во все горло песню:
Вам кажется, что это беспорядочная груда Ветвей, стволов, камней, А это настоящая бобровая запруда И зеркало воды за ней… Там, где наши хатки с краю, Лес от жажды не умирает, И безводный прежде край Превращается в рай! Вам кажется, что это хаотическая куча Сучьев, палок, земли, А это бобровая хатка, и лучше Жилья вы б найти не смогли… Там, где наши хатки с краю, Голода животные не знают — У бобрового пруда Им всегда найдется еда!Все это время на ветке прибрежной ивы дремал престарелый Ворон. Происходившее вокруг, казалось, никак не затрагивало его.
Но при первых же звуках песни он встрепенулся и, наклонив голову, стал прислушиваться. А когда Бобр тащил мимо жердину, Ворон вдруг слетел вниз, сел на пенек и начал всматриваться подслеповатыми глазами, шепча:
— Да неужто он? Господи, радость-то какая!
Внезапно Ворон сорвался с места и бросился на землю перед оторопевшим Бобром с хриплым криком:
— Кормилец ты наш! Благодетель!
В первый момент мальчик онемел, затем кинулся поднимать старика. При этом он беспомощно повторял, чуть не плача:
— Дедушка, встаньте сейчас же, ну пожалуйста… Да что же это такое? Помогите его поднять!
— Что здесь происходит? — вопросил Кашалот, ошарашенно взирая на эту сцену. — Ничего не понимаю…
— Да Ворон здешний Бобренка увидал и в ноги ему бухнулся, — объяснила Сова. — Совсем из ума выжил, старый.
— Зато для козьего репортажа он просто находка, — заметил Удильщик. — Она ведь мечтала о контрасте юного голоса со старческим.
Подбежала Мартышка и, подхватив старика под крылья, начала осторожно приподнимать его, приговаривая:
— Дедуся, давайте я вам помогу… вот так — поднялись…
А он никак не мог успокоиться и все шептал:
— Да как же это? Не ведал, не гадал…
— Присядьте, уважаемый Ворон, — обратился к нему Кашалот, — вот на этот пенек.
— Постою, невелика птица… да ты не гляди, сынок, что годы мои долгие — на ухо я тугой, а так еще крепкий, и память хоть куда.
— Сколько же вам лет, дедушка? — полюбопытствовал Удильщик.
— Ась? — Ворон приложил крыло к ушному отверстию.
— Сколько лет вам? — крикнула Мартышка прямо ему в ухо.
— Да кто ж его знает, дочка, — за сотню перевалило, а после я и счет потерял. И ведь дожил-таки, дождался — вернулись, родимые, опять довелось Бобра повидать, сподобился такой благодати на старости лет, теперь и помирать можно.
— Ну что вы, — запротестовал Кашалот, — живите еще сто лет! А что, дедушка, разве бобры и раньше здесь жили?