Я всё ещё стою у двери, ладонь сжата на холодной ручке, но я не ухожу. Не могу. Эти слова не дают мне сделать последний шаг.

"Вы невиновны."

Я слышу их снова и снова, но в них так сложно поверить, когда твоя жизнь перечёркнута судебным приговором. Я смотрю на него, жду, требую объяснений, потому что если я позволю себе поверить в это, мне нужно за что-то зацепиться.

Он откидывается в кресле, сжимает пальцы в замок, смотрит на меня с этой странной напряжённостью, будто взвешивает, стоит ли мне говорить правду.

— Потому что у меня опыт.

Я замираю.

— Я видел сотни таких дел, Брагина. И ваше — шито белыми нитками.

Он говорит это так просто, будто это очевидно, будто все вокруг уже давно это поняли, кроме меня.

— Но суд решил иначе.

Владимир тяжело вздыхает, пальцы на столе медленно постукивают по дереву, как будто он пытается сдержать раздражение.

— Суд решает не то, что есть на самом деле. Суд решает то, что ему приносят.

Я не понимаю, что сильнее — страх или злость.

— То есть кто-то принёс ему "правильные" доказательства?

— Их не просто принесли. Их подготовили. Чётко, грамотно, без шансов на защиту. Вас не просто обвинили, вас убрали.

Эти слова ударяют, как плеть.

Убрали.

Я опускаюсь на стул, потому что ноги вдруг становятся ватными. Убрали. Как помеху. Как проблему. Как человека, который просто мешал кому-то жить так, как он хочет.

— Кому я мешала? — голос мой уже не такой твёрдый.

— Не знаешь?

Я провожу языком по сухим губам, в голове пульсируют тысячи мыслей. Всё это не укладывается в реальность, но какая тогда реальность, если правда — это не то, что я знаю, а то, что оформили в документы?

Он молчит, но в этом молчании чувствуется что-то ещё. Что-то, чего он пока не сказал.

— Что? — я ловлю его взгляд, пытаясь разгадать.

Владимир медленно двигает ко мне папку, вынимает оттуда сложенный вдвое лист.

— Сегодня пришло письмо.

Я смотрю на него, потом опускаю глаза.

Разворачиваю.

Читаю.

И мир рушится во второй раз.

Виктор подал на развод.

Нет.

Он уже развёлся.

Без моего присутствия. Без моего подписи. Без суда, где бы я могла что-то сказать.

Теперь он свободен.

А ещё теперь весь бизнес принадлежит только ему.

Не нужно делить имущество. Не нужно бояться, что я что-то заберу, выйдя отсюда.

Теперь у меня нет ничего.

— Сколько он ждал? — голос звучит пусто.

Владимир откидывается назад, смотрит на меня с тем же вниманием, с какой хирург смотрит на пациента, который только что понял, что у него нет шансов.

— Три месяца.

Я сжимаю бумагу в руках.

Три месяца.

Три месяца он ждал, пока меня засунут в камеру, пока закроются двери, пока я стану ничем.

И теперь я понимаю.

Кому я мешала.

Бумага дрожит в руках, буквы расплываются перед глазами, но я всё равно вижу их. Развод оформлен. Виктор свободен. Бизнес полностью принадлежит ему.

Меня больше нет.

Меня стерли.

Я не выдерживаю.

Воздух в кабинете становится вязким, стены давят, всё сжимается внутри так, что я не могу дышать. Я отталкиваю стул, делаю шаг назад, ещё один, натыкаюсь на стену, опираюсь на неё, но ноги подкашиваются, и я медленно сползаю вниз.

Рыдания вырываются из груди, рвут, разрывают меня на части. Я сжимаюсь, кутаюсь в себя, но боль не отпускает.

Он меня предал.

Более жестоко, чем я могла представить.

Не просто отказался.

Не просто отвернулся.

Он ждал.

Выжидал, когда можно будет меня добить, когда я стану никем.

Виктор.

Человек, с которым я прожила двадцать пять лет.

Человек, которого я любила.

Которому доверяла.

Я сжимаю голову руками, но это не помогает. Меня всего трясёт, дыхание сбивается, слёзы текут, горячие, бесконечные, и я уже не могу их сдерживать.

И вдруг тёплые сильные руки хватают меня за плечи.

— Не надо… Не надо, девочка…

Голос Владимира низкий, хриплый, наполненный чем-то, от чего слёзы только льются сильнее. Он рядом. Он тоже на полу, передо мной, на коленях.

— Ты выйдешь отсюда, слышишь? — он встряхивает меня за плечи, как будто пытается вытянуть обратно в реальность. — Я вытащу тебя.

Я зажмуриваюсь, судорожно вдыхая воздух.

— Не говорите так.

— Я вытащу тебя.

— Не врите.

— Не вру.