Передо мной стоит взрослая женщина.

Моя дочь.

И она готова бороться.

Охранница объявляет о свидании, и у меня перехватывает дыхание. Я не успеваю ничего спросить, но вопрос гремит в голове, сверлит изнутри, оставляет глухой осадок в груди. Кто? Кто мог прийти? От меня все отвернулись, меня стёрли из жизни, забыли, вычеркнули. Виктор? Нет, он не тратил бы на меня время. Дети? Нет, Марина приезжала недавно, и эта встреча не повторилась бы так быстро. Славик? Не смешно. Я иду за охранницей, шаги отдаются в висках, с каждым новым шагом тревога крепче сжимает рёбра.

Меня заводят в комнату для встреч, и первое, что я ощущаю, — запах дорогого парфюма, неуместного в этой глухой, душной тюрьме. Мужчина уже сидит за столом, спокоен, уверен в себе, сцепил пальцы в замок и наблюдает за мной с лёгким, почти вкрадчивым интересом. Я сразу чувствую фальшь, но сажусь напротив, спина прямая, руки на коленях. Не показывать эмоций.

— Анна Брагина… — он улыбается, будто мы давние знакомые. — Вы не представляете, как я переживал за вас.

Я не отвечаю, просто смотрю. В этом человеке всё отталкивает — от чрезмерно мягкого тона до скользкого взгляда, который изучает меня слишком внимательно.

— Кто вы?

— О, простите, я не представился. — Он театрально разводит руками, и мне хочется вытереть ладони о ткань халата, будто он только что дотронулся до меня. — Я Дмитрий Кравцов, бывший бухгалтер вашей компании. Помните меня?

Нет. Не помню. И это уже настораживает.

Он делает вид, что не замечает моего напряжения, наклоняется ближе, словно хочет создать иллюзию доверительности.

— Я понимаю, как вам тяжело. Я знаю, что всё произошло неожиданно. Но… вы правда ничего не помните?

Я замираю.

— Что именно?

Он вздыхает, в голосе звучит жалость, но она искусственная, натянутая, как плохо сыгранная роль.

— Анна Викторовна, вы же умная женщина. Разве вас никогда не настораживало, что на вас оформлены счета, о которых вы не знали? Что переводы через компанию проходили с вашей подписью? Что бухгалтерия… — он делает театральную паузу, смотрит на меня, словно ждёт осознания, а потом продолжает: «была лишь инструментом?»

Мне становится холодно.

Я хочу сказать, что это ложь, что такого не могло быть, но он говорит слишком правильно, слишком убедительно.

— Вы хотите сказать, что я виновна?

Он смотрит с лёгким сожалением, почти печально.

— Я хочу сказать, что, возможно, вы даже не осознавали, что происходит.

Мир слегка наклоняется.

Я цепляюсь за столешницу, но его голос уже скользит дальше, уже проникает под кожу, разъедает изнутри.

— Вы были лишь марионеткой.

— Это неправда.

— Но ведь документы говорят иначе?

— Документы можно подделать.

— Можно. — Он кивает, соглашаясь, но в глазах уже победная искра. Он загнал меня в угол. — Но, может, не в этот раз?

Я сглатываю.

— Вы работаете на Виктора.

Он делает удивлённое лицо.

— Я просто хочу вам помочь. Я знаю, что он тоже стал жертвой.

Меня будто ударяют в грудь.

— Жертвой?

— Анна Викторовна, вы не думали, что, возможно, он тоже не знал всей правды? Что его так же подставили?

— Нет.

— Почему?

— Потому что он сам подписал мне приговор.

Дмитрий улыбается.

— Или потому, что вам легче думать, что он чудовище, чем признать, что всё не так однозначно?

Я резко встаю.

— Этот разговор окончен.

Но прежде чем я успеваю уйти, он бросает:

— Подумайте, Анна. Иногда правда сложнее, чем нам кажется.

Я выхожу, но внутри уже разрастается сомнение, я чувствую, как оно давит, скользит под кожу, душит.

А вдруг?

Дверь камеры с грохотом распахивается, ударяясь о стену, и в проёме появляется Лариса. Нет — вваливается, цепляясь за косяк, оседая вниз. Её ладонь плотно прижата к боку, а сквозь пальцы течёт кровь. Тёмная, густая, расползается по ткани, пропитывает её, оставляет на полу капли, как метки чужого предательства.

Я не сразу понимаю, что происходит. Всё кажется неправильным. Лариса не падает. Лариса — та, кто стоит, кто держит мир в кулаке, кто не сдаётся, кто хищно улыбается даже тогда, когда кого-то убивают.

Но сейчас её шатает.

Она делает шаг, потом ещё один, спотыкается, и падает на колени прямо посреди камеры.

— Блядь… — Она выдыхает сквозь зубы, рвано, судорожно, сдавливая бок сильнее, но кровь продолжает сочиться, медленно, неумолимо.

— Лариса! — Я подскакиваю к ней, хватаю за плечи, но она резко дёргается, отталкивая меня.