— Хороший парнишка, да дурной больно, — определил дядь Вася.

— В каком смысле? — уточнил я.

— Лихачит больно, все рекорды какие-то бьет. А кто с ним соревнуется-то? Никакого соцсоревнования нету, а вот поди ж ты, то через реку прет в неположенном месте, то по буеракам скачет, что твой козел, — посетовал Митрич.

— Зачем? — удивился я.

— А вот сам его и спросишь, — предложил сосед. — Ты вот чего. Ты парень умный, Егор Ляксандрыч, рассудительный. Ты в дороге-то его одергивай, спуску не давай, особливо после развилки. Там кусок дороги будет с лужей. Широкая, зараза, и глубокая. Олежа так и норовит аккурат по ней проехать. Говорит, вброд влет. Это присказка у него такая, — пояснил Митрич, заметив, что я не пойму, о чем речь. — Так-то по обочинке тихим ходом проползете, ежели дождяра не утихнет, самое оно. Хотя и утихнет все равно по обочине, — немного подумав, решил Митрич.

— Понял, спасибо, Василь Дмитрич, — поблагодарил соседа за совет.

Как-то так повелось, что мы с дядь Васей перешли на «ты». Точнее, Митрич меня называл по имени-отчеству, но обращался по-родственному, как к сыну, с того самого момента, когда я вынужден был притворяться этим самым сыном. Мария Федоровна, жена Митрича, в близком общении звала меня то «сыночком», то «Егорушкой», на людях же соблюдала «субординацию». Так выражалась жена дяди Васи, ругая мужа за панибратство со мной в «опчестве».

Подобные перепалки случались каждый раз, едва Мария Федоровна слышала, как Василий Дмитриевич тыкает мне при людях. Я пытался объяснить тете Маше, что абсолютно не против, и мне за счастье стать для них близким человеком. Но строгая Мария Федоровна категорично настаивала на своем. «Потому — учитель, уважаемое лицо на селе, понимать надо!» — твердила тетя Маша нам обоим, мне и Митричу.

Вот так и случилось, как предупреждал Митрич. Шоферюга, молодой, слегка за тридцать, водил азартно, достаточно аккуратно, но любил «сперементировать». Так звучало в его исполнение слово «экспериментировать».

— Оно ж, понимаешь, Саныч, какое дело, — вещал Олег Евгеньевич Неумытов. — Зилок — он как вездеход. Да что там, лучше! — азартно уверял меня водитель, расхваливая свой грузовик, сто тридцатый Зил. — Да что б мы с моим «Заводным» вброд где не прошли? Не бывало такого! Ты не боись, домчу с ветерком! Нам гроза не помеха!

— Слушай, давай-ка по обочине объедем. Ты смотри целое море, — предупредил я сразу после развилки. — Митрич предупреждал, что лужа стала глубже, раскатали посуху, теперь водой развезло.

— Митрич — старый перестраховщик, — отмахнулся Олег. — Прорвемся!

Машина взревела и со всего маху села в лужу, которая действительно оказалась глубже, чем рассчитывал водитель.

«Поздравляю, Бобик, ты Барбос», — очень хотелось сказать громко вслух, но не стал.

— Поздравляю, приехали, — вместо этого выдал я.

— Не дрейфь, прорвемся, — заверил меня Неумытов и газанул.

И вот теперь мы шарились по округе в поисках веток, досок, старых кирпичей, чтобы вытащить грузовик из ямины. Хорошо хоть это случилось, когда мы шли с пустым кузовом. На обратном пути, гружеными, могли и перевернуться.

— Подпихивай! Сильнее! Че ты возишься! — орал водятел, перекрикивая шквальный ветер, по-другому и не назовешь. — Я в кабину! Попробую завестись!

— Давай, — крикнул в ответ, отошел в сторону, не доверяя водителю ни на грамм.

Хлопнула дверца, значит, Олег забрался в машину. Через секунду звук двигателя прорвался сквозь грозу, заревел. Грузовик содрогнулся всем своим железным корпусом, как будто подслушал мои не слишком лицеприятные мысли в адрес шоферюги, и полностью их разделял.

— Надо еще! — проорал Олег, высунувшись из окна.

— Что? — заорал я в ответ, из-за грома не расслышав, чего хочет водитель.

— Надо еще веток! — крикнул Неумытов, полностью выбравшись из кабины.

— Понял! — гаркнул я, поглубже натягивая капюшон.

Особого смысла в этом я не видел, ветер норовил то и дело сорвать его с головы вместе с кепкой. Но без головного убора совсем плохо, вода сразу затекает за шиворот. Я полностью промок. Кажется, придется выжимать не только носки с рубахой, майкой и штанами, но даже трусы. Заметил, заглушил мотор, спрыгнул прямо в грязь.

Снова хлопнула дверь, Олег спрыгнул прямо в грязь, присоединился к моим поискам. Кажется, в округе не осталось ничего, что могло бы помочь.

— Топор есть? — крикнул я, подобравшись поближе к шофёру.

— Зачем? — проорал Неумытов в ответ.

— Березки видишь? — я махнул рукой в сторону сплошной стены дождя, сквозь которую мутно виднелись три тонких молодых деревца.

— Ну? — мы продолжали общаться криком, по-другому просто никак: ветер заглушал все слова.

— Надо срубить и под колеса! Топор неси!