— Пока что комсомолец, — сдержанно ответил я, прикидывая, к чему такое наигранное любопытство.

Насколько помню, в КПСС вступали вроде бы после двадцати восьми лет. В голове забрезжили смутные воспоминания из Устава. Я напрягся, вытащил из памяти давно забытые строки: «Коммунистическая партия Советского Союза — боевой испытанный авангард советского народа… это не то… Партия существует для народа и служит народу….опять не туда… Членом КПСС может быть любой гражданин Советского Союза, признающий Программу и Устав партии, активно участвующий в строительстве коммунизма… Ага, где-то близко… Прием в члены партии производится в индивидуальном порядке».

В ушах зазвучал чей-то голос, бормочущий нужные строки: «В партию принимаются лица, достигшие восемнадцати лет. Молодежь до двадцати трех лет включительно вступает в партию лишь через ВЛКСМ». Вот оно! Тут же сообразил, что у Егора в документах только комсомольский билет.

— Пока комсомолец, — сдержанно ответил я.

— Пора, пора. Могу посодействовать, — бросил вскользь председатель.

Я не ответил, глядя в упор на Лиходеда. Председатель смотрел на учеников, активно работающих в поле, и довольно улыбался. Не дождавшись моей реакции, товарищ председатель кинул на меня короткий задумчивый взгляд и зашел с другой стороны.

— До меня дошли слухи, товарищ Зверев, — вкрадчиво начал Лиходед. — Что вы препятствуете работе школьников в колхозе. Считаете, что помощь колхозу мешает учебе. Уверен, вы, как городской житель, впервые столкнувшийся с сельской жизнью, несколько неверно оцениваете ситуацию в целом. Помощь колхозу — это славная традиция, важное и нужное для государства дело…

— Товарищ Лиходед, можно ближе к делу? — прервал я витиеватые речи Семена Семеновича. — Работа не ждет, — уточнил в ответ на недоумевающий председательский взгляд.

— Экий вы, право, — поморщился глава колхоза. — Несговорчивый.

— Какой есть, — равнодушно бросил я. — У вас все? — вежливо поинтересовался.

— Не дело это, товарищ учитель, мешать колхозу, — покачал головой председатель, сурово нахмурив брови. — А ну как в области прознают, что тогда? Пятно на репутации. Так и работы можно лишиться. Испортите себе жизнь… Вы молодой, мы вам добра хотим…

— Мы — это кто? — полюбопытствовал я, снова перебив председателя.

Семен Семенович запнулся, прищурился, окинул меня задумчивым взглядом.

— М-да, товарищ Зверев. Трудно вам будет здесь у нас, ох, трудно.

— Ничего, я трудностей не боюсь, — заверил я товарища Лиходеда. — У вас все? — уточнил я.

Ну что же, момент истины: либо председатель сейчас выдаст все, как есть, либо попрощается, развернется и уедет восвояси, отложив разговор до следующего раза. Уверен, Семен Семенович очень хочет, чтобы я сам обозначил вопрос про Свирюгина. Да только делать я этого не собираюсь. Выступать в роли просителя заведомо проигрышная ситуация. А вот провернуть делать так, чтобы уважаемый товарищ председатель пошел

на мои условия, самое то.

Вот кто сказал, что в грозе есть что-то романтичное? Все эти молнии, порывы ветра, дождь сплошной стеной. Сплошная сырость, холод, грязь и никакой романтики. Может, оно и так где-то там, в южных регионах, когда бродишь влюбленный с любимой девушкой под теплым летним дождиком. Но точно не тогда, когда ты торчишь по уши в грязи, корячишься в глубокой ледяной луже, вытаскивая намертво завязший в нашей родной землице грузовик. Я с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть, куда подевался чертов водитель, из-за которого мы, собственно, и попали в яму. В буквальном смысле слова.

Дурень решил, что ему сам черт не брат, и он запросто преодолеет на своем грузовике знакомую лужу вброд. Даже я, без году неделя живущий в этих местах, осознавал опасность подобного фортеля. Предлагал же потихоньку по обочине проехать, чтобы не застрять. Так нет же, водила уперся: «Мой „Ослик“ где хошь пройдет, не переживай, паря!» — заверил меня шофер.

«Ослик», «Галоша», «Зилок», «Зилик» прозвищ у сто тридцатого Зила, самого массового советского грузовика, оказалось приличное количество. Все их поочередно озвучил водитель Олег Неумытов, которого выделили школе для поездки за углем.

Яма, в которую мы сели по самые рессоры, существовала на проселочной дороге испокон веков. Во всяком случае так уверял меня Митрич, забредя вечером на огонек. За кружкой чая и работой над лампочкой Ильича я поинтересовался у дядь Васи, каким путем мне предстоит завтра ехать в короткую командировку.

Узнав, что директор школы отправил меня в райцентр поучать уголь для школьной котельной, Митрич крякнул, когда услышал имя водителя.

— Что-то не так, Василий Дмитрич? — поинтересовался я.