Возвращаюсь к поцелую, словно голодный хищник, набрасываюсь на ее губы. хочу их съесть, слизать всю сладость, проглотить каждый стон, который музыкой проходится по натянутым нервам.

— Да, моя девочка! Отвечай мне, — прохожусь языком по нижней губе, всасываю в свой рот. — Я не могу от тебя оторваться. Хочу тебя всю. Попробовать тебя всю, — целую ее скулы, ушко. Прикусываю мочку уха, срываю с ее губ громкий стон.

Ласкаю, целую шею. Сжимаю ее округлые идеальные бедра. Стройная девочка, попка и бедра отпад. Не люблю худышек, которые доводят себя диетами до состояния скелета, обтянутого кожей. У моей девочки очень аппетитные формы, и я сдохну, если она не позволит до них добраться.

Завожусь от поцелуя так, что тормознуть себя выйдет только с болью. Яйца звенят, член требует взять свое, пытаясь прорваться через толщу ткани. Почти забиваю на разговор. Можно ведь и потом признаться. Я сейчас не мозгом думаю. Хотя мой мозг тоже думает только о ней. Забралась под кожу, проникла в мысли, в мои сны. Заполнила собой каждую клетку. Тянусь к ее губам. Целую.

Как же сложно себя сдерживать. Вот же она — в моих руках. Согласна стать моей. Я мог упиваться ее сладостью, но вместо этого нужно признаваться, а потом тянуть к ней руки. Не время проявлять слабость и трусость.

Отрываюсь от сладких губ. Она красиво всхлипывает и тянется ко мне. Закрываю глаза, чтобы не поддаться. Прижимаю к своей груди, глажу по спине, даю время успокоиться, а самого трясет, будто в лихорадке. Ну что ты со мной делаешь, маленькая? Все во мне расковыряла, оголила каждый нерв.

— Стас, — она не понимает, почему я прекратил ее целовать.

— Нам нужно поговорить, — голос осип, как у запойного пьяницы. Мне бы отойти, не касаться ее. Тряхнув головой, беру ее за руку и веду к дивану в гостиной.

— О чем будем говорить? — облизывает губы и прячет от меня свои красивые глаза. Минуту назад горела в моих объятиях, на каждую ласку откликалась, а теперь смущается. Знала бы, как меня это возбуждает!

Усаживаю ее на диван, сажусь рядом. Не отпускаю ее руки, будто боюсь, что сбежит, не выслушав. Две недели прокручивал в голове наш разговор, ночами не спал, подбирал «правильные» слова.

— О моем предательстве, Юна, — выдавливаю из себя слова. Возможно, подписываю себе приговор.

— Предательстве? — непонимающе смотрит на меня, чувствую, как отстраняется, еще даже не понимая, о чем пойдет речь. Хочет забрать свои пальцы из моих рук, но я не отпускаю.

— Выслушай меня спокойно, Юна, — меня разрывает от ее резкой холодности и закрытости. Отбирает у меня свое тепло, а я злюсь. — Ты должна кое-что узнать обо мне, а потом решишь, хочешь быть со мной или нет…

Юна

— Это я оставил шрам на твоем плече, — четко проговаривает Стас, крепче удерживая мои пальцы.

Зачем он мне это говорит? Хочет сделать больно? Оттолкнуть? Я отказываюсь в это верить, но пальцы одной руки высвобождаю и прячу под ними еще не побелевший шрам.

Внутри со скоростью ядерного взрыва что-то умирает. Пока не могу понять что, но там, за грудной клеткой, очень больно. Так умирает надежда. Стас стал островом моего спокойствия, умиротворения, счастья. Его предательство разносит душу на ошметки. Мне даже смотреть на него больно. Такой красивый, сильный… Предатель! Мой защитник и мой палач!

Стас подносит руку к моему лицу, стирает ребром ладони мокрые дорожки слез, а я даже не поняла, что плачу. Умоляюще смотрю в его глаза. Пусть скажет, что это злая неудачная шутка! Только не он…

Только не он!

— Юна! — берет за плечи и несильно встряхивает, но зубы все равно клацают друг о друга. — Ненавидишь? Не выслушаешь даже? — наклонив голову, смотрит с прищуром. Во взгляде претензия, ярость и даже агрессия. Теряюсь от этих новых для меня эмоций.

— Говори, — не узнаю свой голос. Отшатываюсь, когда Стас резко поднимает руку к своему лицу. По его лицу проходит тень.

— Блин, Юна! Я бы никогда тебя не ударил! — вскакивает с дивана и отходит, грубо растирая лицо, будто хочет содрать с себя кожу.

«Не ударил… Ты просто в меня выстрелил!» — жжение в груди не утихает, слезы льются из глаз, словно где-то внутри меня прорвало кран.

Стас идет к бару, достает оттуда бутылку с темно-янтарной жидкостью. Не особо разбираюсь в алкогольных напитках, но, видимо, это что-то крепкое, потому что плескает совсем немного, жидкость едва закрывает широкое дно стакана.