— А таких у вас нетути? Покаж им, Надя, - приказала Нюра, поняв, что я в базарных делах совсем тю-тю.

Как округлились узкие глаза торговца, заметила не только я. Нюра даже выпрямилась так, словно сама написала эти пионы.

Мужик протянул руку, чтобы посмотреть, а двое таких же, как он, с разных сторон торгующие примерно тем же скарбом, подошли поближе.

Я заметила, как глаза его сузились обратно в привычную щелочку и как он принялся наклонять мой поднос в разные стороны. Понял, что роспись непростая, и пытался понять, как это исполнено.

— Продайось? – сухо поинтересовался торговец.

— Нетути, мил человек! Хочу узнать, иде такое купить можна, - уточнила Нюра, выхватывая поднос, уже перекочевавший из его рук в руки соседнего торговца.

— Такие точно будут. Ты дай мне его на день-другой. В залог дам тридцать рублей! – быстро среагировал мужик слева. Говорил он с легким восточным акцентом, но чисто.

— Нет, его мы не продаем. Токма интересуемси, - Нюра сунула поднос в мешок и подтолкнула меня не дальше по длине ряда, а назад, туда, откуда мы пришли.

— А мы больше не покажем никому? – спросила я удивленно.

— Все! Смотрины кончены, девка. Видела? Они, как коршуны налетели? Тридцать рублёв за деревяшку дать были готовы! Значит, в весенний базар рублей за сорок можно продать, коли сразу барышням каким! А ежели сама толочься не хочешь, то за двадцать отдать сразу таким же, как этот, – мотнув головой в сторону места, где мы с ней стояли, заявила Нюра.

То, что мужичок этот китайской наружности за нами увязался, мы заметили только когда вышли из второй по счету лавки. Нюра прикупила иголки, нитки и скромный отрез ткани для новой сорочки.

Обшивала всех в усадьбе тетка Марфа. Ее так и называли все, и обращались к ней тоже так. За двадцать копеек она бралась пошить платье, а за тридцать можно получить через три-четыре дня платье с рюшами.

— Глянь-ка, это не наш китаис там за углом стоит? – глазами указала Нюра на угол магазина, оставшегося позади.

— Вроде он, Нюр. Думаешь, за нами идет? – почему-то мне стало не по себе от этого. Почувствовала, как на руках поднялись волоски, а по спине прошел холодок. Неужто нападет из-за побрякушки деревянной?

Мы вошли в чайную, попавшуюся на пути, и присели за столиком. Здесь столовались приезжающие из деревень крестьяне. Разговоры все были об одном: о безвыходном положении и страхе за свое будущее.

«Знали бы вы, что вас ждет впереди, то радовались сейчас каждому спокойному дню.», - думала я, рассматривая лица, уверена, молодых еще девок, которым легко можно было дать не меньше тридцати лет.

— Вон он! Мимо окошка прошел. Может, тоже в чайную? А чиво тады укрывалси? – Нюра могла быть прекрасным сыщиком. Я даже представила, как она с деревянной дубинкой мчится через дорогу наперерез коляске, чтобы поймать мошенника. А в роли этого мошенника представилась мне почему-то наша Кларка. И я улыбнулась.

— Ничаво смешнова, девка. Ить бумк по головёшке – и все: щитай, отжилась. Видела я энтих, кто не помер от дубины. Улыбаютси, как ребятёшки, а ума с бобово зёрнышко.

— Да не над тобой я, Нюра. Подумала, что сыщик из тебя хороший вышел бы. Да ты готовишь так исправно, что барин не отпустит ни за что! – разъяснила я, и Нюра как будто даже загордилась. Хотя, уверена, не знает, кто такой сыщик. А спросить и показаться незнахой для нее страшнее много чего.

Догнал он нас неожиданно. Ровно в тот момент, когда мы решили, что его нет и за нами точно никто не идет. А то, что мы надумали – так это не от большого ума.

Решив срезать путь, мы нырнули под арку двора купеческого дома, соединенного с лавкой. И там, на задах, узенькая, сильно протаявшая уже тропка вела к улице с нашим жилищем.

— Пирашу, пирадай, дефка! – заголосил кто-то за моей спиной и схватил за рукав пальто. Я очумела так, что встала столбом.

— Грабю-уть, убива-аають! – заголосила Нюра и заторопилась ко мне. – Отпусти, коли не хочешь на каторгу, видит Бох, отправлю тебя али туда, али к вашему китасскому богу.

— Нибиспла-атна. За деньга адай! – не унимался китаец в расшитой разноцветными нитками, когда-то бывшей, наверное, яркой одежине вроде халата, и в рыжем лисьем малахае.

— Руки убери от девки! Па-ма-ги-тиии! – голос у Нюры был звонким, а хватка как у бульдога. Она тащила его от меня, пиная то одной, то другой ногой.

И когда он, не выдержав тяги бабы весом раза в два и ростом сантиметров на двадцать больше, завалился на нее, я треснула его по голове своим мешком с моим деревянным подносом.

Мужик обмяк и замер на Нюре.

— Убилси? – тихо, словно не орала только что спросила подруга.

— Дышит вроде, - я наклонилась так, чтобы меня он схватить не смог, если притворяется. Такого я насмотрелась в кино и каждый раз ненавидела героев за их глупость. Он сильно выгнулся, лежа на дородной Нюре. И то, как его распахнутая грудь поднималась, видно было отлично.