– А вам вставать разрешали?- слышу позади себя недовольный женский голос. Оборачиваясь, вижу медсестру средних лет, возмущённую до глубины души. Словно бы она застала меня не за тем, что я пью воду из бутылки, а , как минимум, распиваю алкоголь.

– Простите, хотела пить сильно.- решаю не обострять. Медсестра, уже менее агрессивно, кивает на кнопку рядом с кроватью:

– Надо было меня позвать, я бы подала. И вообще, вам нужно лечь. Я сейчас доктора позову.- безапелляционно заявляет она, уперев руки в бока. Я усмехаюсь, представляя, как из-за одного небольшого сотрясения вот так вот со мной носились бы не в сверхдорогой клинике? Вряд ли. Здесь, может, когда захочется в туалет, то тоже встать нельзя будет- медсестру позвать, она на руках донесет?

Пока иду обратно под ее подозрительным взглядом, стараюсь сдержать улыбку. Медсестра, довольно хмыкнув, когда я укладываюсь обратно, прохаживается по палате, чуть отставляя одну из ваз с цветами. После сообщает, что ко мне зайдет доктор. Тот оказывается уже другим, не тем, что приходил раньше. Осматривает меня, довольно кивая. И сообщает, что ко мне посетители, и у нас есть пятнадцать минут, не более.

Через несколько минут после её ухода в палату заходит Аят Разикович. Хмурый, с уставшим видом, он смотрит куда угодно, только не на меня.

– Здравствуйте.- приветствую его, чуть выше натягивая лёгкую простынь. Чувство неловкости просто зашкаливает, теперь оно - обоюдное. Я прямо физически ощущаю и недовольство свёкра. Наверно, сейчас начнет говорить о том, что я сама виновата, что довела до подобного. Он ведь предлагал жить у них в доме, а я решила включить " гордую и независимую" и вот, к чему это привело. Но свекр удивляет:

– И ты ещё смеешь здороваться, дрянь?- взрывается он, вставая. Сжимает кулаки, замирая в напряжённой позе, точно боится, что сорвётся и набросится на меня.

Инстинктивно отползаю назад, вжимаясь в спинку кровати.

– Я не знаю, что вам наговорили, но я не виновата. Он сам...сам полез ко мне.
– нервно облизываю пересохшие губы - Там могут подтвердить другие...девушки. Он ко всем приставал.
– из глаз против воли текут слезы при воспоминании о беспомощности и страхе, в которых захлебнулась, когда Егоров ударил меня, подминая под себя.

Свекр злится:

– Не устраивай шоу! Ты прекрасно знаешь, что я не об этом.
– он замолкает, гневно сверля меня взглядом. Теперь стыдно и неловко только мне. О чем он? Весь его облик- один чистый гнев. Гнев и презрение, он смотрит на меня так, словно я невероятно разочаровала, предала лично его.

– О чём тогда?- непонимающе интересуюсь, попутно перебирая варианты для его злости. Дамир соврал? Вряд ли, он не лгал обо мне отцу, да и кому бы то ни было. Ненавидел, не желал видеть рядом - да. Но не лгал. Наоборот, он злился, что все считают меня едва ли не святой, зная о том, что он мне изменяет.

Он сквозь зубы цедит на своем " шлюха"- я знаю это слово, часто он им характеризовал слишком развязных в его понимании женщин, но никогда не использовал его по отношению ко мне. Наоборот, я радовалась, что наши с ним взаимоотношения напоминают отношения отца и дочери. Сурового и справедливого отца, пускай немногословного и скупого на добрые слова и открытую заботу, но всегда горой стоящего за своего ребенка. А теперь же его лицо перекошено ненавистью:

– Сколько мой сын с тобой не спал?- с вызовом глядя на меня вдруг выдает он. Я удивлённо распахиваю глаза- вот так спрашивать о подобном, в лоб? Это Земля перевернуться должна, ведь у них так не то, что не принято, а просто позор. Чтобы свекр, пускай даже бывший, спрашивал о таком невестку, женщину?!- Отвечай, Арина! Сколько твой муж с тобой не спит!?

Я замираю, соображая, к чему эти вопросы? Дамир наплакался отцу, что как муж и жена мы живём в лучшем случае пару раз в полгода? Что с ему настолько противна? И у отца, как и любого мужчины, все же дрогнуло сердце?

– Не сколько месяцев.- наконец, сдавленным шепотом отвечаю, все ещё не понимая, что происходит. Аят Разикович повышает голос:

– Точнее, Арина! Когда он в последний раз был с тобой? Сколько времени назад?

Я покрываюсь краской стыда, что приходится говорить о таких вещах с ним, но отвечаю:

– Пять месяцев ... Или шесть...примерно.

Аят Разикович снова приглушённо матерится, а после решительно шагает вперёд, ко мне:

– Послушай сюда! Если ты решишь навязать своего ублюдка нам, то сильно пожалеешь, ясно? Я оплатил тебе лечение, пребывание здесь. И перевел на твой счёт деньги- этого хватит, чтобы начать новую жизнь...где захочешь. Главное, чтобы подальше отсюда, от нашей семьи. Вашим разводом я займусь сам, сегодня к тебе придут юристы и нотариус, дашь согласие на то, чтобы они представляли твои интересы.

Пытаясь унять дрожь в теле, пытаюсь понять, о чем он. Но свекр, с отвращением взглянув на меня в последний раз, разворачивается к двери. Лишь у нее он оборачивается:

– Я всегда был за тебя, Арина. Всегда. И вот как ты отплатила... Дамир- мужчина! Он погулял- и вернулся. Но чтобы женщина ....это позор семьи!
– бросает он, а затем уходит.

Вскакивая с кровати, бросаюсь следом. И останавливаюсь у двери. Мне нечего ему сказать, я даже не поняла, что произошло. О чем он...

И лишь через пару часов, когда врач, снова заглянувший в палату, сокрушается, что я так и не съела принесенного обеда, а ведь мне нужно есть за двоих, я ошарашенно интересуюсь у него, почему. Его брови ползут вверх, и он даже немного смущается: