– Я тебя не брошу. Я теперь стала твоей мамой, и обещаю тебя любить как родную дочь. Камилла, я уже люблю тебя как дочь.- я понимаю, что говорю совершенно искренне. Что не жалость, не сострадание сейчас руководят мною. Что я действительно сделаю всё то, что обещаю.

В эту ночь мы впервые спали рядышком, в моей спальне, куда я отнесла Камиллу на руках. А после договорились, что теперь наши спальни будут рядом. Мы вообще говорили о многом- девочку как прорвало. Столько времени она держала в себе всё, не доверяя никому. Зато теперь у неё есть мама. И я горжусь, что она выбрала именно меня на эту роль. Да, мы знакомы меньше года, а до переезда к ним мы виделись несколько раз, но я с уверенностью могу сказать, что чувствую её своей, как бы скоропалительно, безумно и не по-взрослому это звучало. И я не меньше Камиллы теперь жду, когда Дамир подготовит все документы.

45

Каждый день я пишу несколько писем. Такой совет психолога прочла в одну из бессонных ночей, когда пыталась найти в интернете способ хоть как-то уменьшить боль от расставания с сыном. Да, я могла бы пойти к психологу, заняться собой, но после Элеоноры я не могу доверять никому. Психолог - он ведь как адвокат. Должен знать правду, иначе ничего путного из его работы не выйдет. А как рассказать хоть что-то о себе тому, кто потенциально может предать, может изначально работать на Тиграна. Невольно нервно улыбаюсь, когда думаю об этом - звучит как в шпионском боевике или, чего хуже, параноидальным бредом сумасшедшей. Но, увы, теперь моя реальность такова.

Письма пишу сыну, оставляя каждый раз на белых листах мокрые капли слез. Страх вырывается наружу, стоит лишь подумать о том, что я могу и вовсе его никогда не увидеть. Нет, не подумать - допустить мысль, ведь я заберу у него своего сына, во что бы то ни стало! А ещё я несколько раз написала Тиграну. Это действует как холодный душ- высказать хотя бы на бумаге всё то, чего не можешь в жизни. Описать ту боль, что чувствую из-за его жестокости, напомнить, как когда-то поступила также сама, и каким шоком для него обернулось то, что его сына скрывали от отца несколько лет. Пишу о том, что буду мудрой, не буду рубить сгоряча на этот раз- если и он поедет на уступки. И мы сможем жить нормальной жизнью, быть родителями нашего общего ребенка, а не двумя безумцами, что используют Ратмира как рычаг воздействия друг на друга, точно эстафетную палку выхватывая у другого, радостно помахивая ею перед лицом оппонента. "Вот, смотри, любуйся, неудачник. Она теперь у меня!". К слову, наконец-то я и сама себе призналась в том, что не сообщая Тиграну о своей беременности мстила ему таким образом. За то, что он посмел сделать со мной, мстила всем мужчинам в его лице. И я до сих пор не могу решить - так ли уж была неправа. Наши взаимоотношения больные, неправильные изначально. Вернее, их жалкое подобие. То, что он сделал...Это насилие. Таким образом он утверждал свою власть надо мной. И так ли сложно догадаться, что жертва, забившись в угол и зализывая раны, нашла хоть такой способ мести, как ей казалось. Возможно, всё могло быть иначе, и Тигран вовсе не захотел бы признавать сына, когда узнал о нем. Но тогда мне было невероятно приятно думать, что я лишаю его такого желанного ребенка...

***

– Дамир, Камилла?!- раздается снизу голос, который я предпочла бы никогда не слышать.- Где эта Таисия?!
– недовольный, с визгливыми нотками. Бывшая свекровь. И как только нашла нас? Я точно знаю, что Дамир свёл практически всё общение с родителями на нет. И уж точно не сообщал им, куда переехал. Интересно, и как она сюда вошла? Охрану Дамиру точно стоит сменить.

Выхожу из спальни, спускаясь вниз. С удовольствием наблюдая, как искажается недовольством лицо свекрови.

– Арина.- почти выплёвывает злобно та женщина, что ещё недавно соловьём разливалась по телефону, убеждая меня, спустя столько лет, вернуться к её сыну.

– Здравствуйте.
– холодно приветствую её, оставаясь на месте.

– Где Камилла? Её нет внизу. Она дома?- Гульназ Ибрагимовна, кажется, ни капли не постарела. Всё та же царственная осанка, все тот же ухоженный лощено-светский вид. Модный костюм, прическа, маникюр. И, все же, тонкая сетка морщин вокруг губ, едва заметная полоска между бровей, и, в особенности, потухший взгляд выдают в ней человека, уставшего от жизни. Будто раньше она сражалась, выбиваясь из сил, пыталась плыть против течения, а сейчас сдалась, позволив реке жизни нести её куда угодно. Но, как ни странно, это открытие не делает меня счастливее, я не чувствую себя отмщенной. Мне всё равно. Я больше не играю в её игры, не стараюсь заслужить её одобрения. И в эту самую минуту как никогда понимаю Дамира. Когда-то давно, ещё в первые месяцы нашего брака, когда он хотя бы пытался сделать вид, что счастлив, бывший муж рассказывал мне о том, что мечтал стать художником. Дамир рисовал и очень красиво, я видела несколько его рисунков- это талант. Но только вот отец, когда Дамир попытался было ещё в школе сказать, что хочет связать свою жизнь с рисованием, высмеял его. Мать присоединилась к мужу, а после они оба подшучивали над сыном при любом случае, напоминая, как он хотел стать художником. Отец, к тому же, всячески показывал своё разочарование в отпрыске, естественно, тот невольно принял правила игры, стал пытаться заслужить одобрение вечно недовольного родителя. Вот только в этой игре нет проигравших и выигравших. Она ломает каждого. Один будет вечно недоволен тем, что ребенок не дотягивает до образа того идеального сына или дочери, что рисует в своем воображении родитель. А второй, переломав хребет своим мечтам в угоду родителю, разочаруется в выбранной почти насильно жизни, увидев, что родителю на самом деле никак не угодить.

Сразу вспоминаются и попытки Гульназ Ибрагимовны строить из себя даму из высшего общества, все эти её старания одеваться лишь в фирменное и дорогое, двойные праздники - для близких и помпезные, для партнёров мужа и друзей, картинка идеальной и успешной семьи. И, как только кто-то переставал в эту картинку вписываться, она безжалостно выкидывала несчастного из неё. Поэтому сейчас мне странно, что она пришла к внучке.

– Камиллы нет, они уехали с Дамиром.- также холодно отвечаю ей. И бывшая-нынешняя свекровь перестает играть:

– Хорошо. Я все равно приехала к тебе. Нам нужно поговорить.
– перестаёт играть свекровь. Разворачивается, направляясь к гостиной. Ожидая, конечно, что я пойду следом. Но я остаюсь на месте. Гульназ Ибрагимовна замирает, вслушиваясь, действительно ли нет шагов за её спиной или ей только кажется, что невестка осмелилась пойти наперекор её воле. Когда она видит, что я так и стою у изножья лестницы, проблеск недоумения мелькает на её лице, она растеряна. По-своему, я понимаю её - тяжело, когда с таким трудом встраиваемая картинка рушится на глазах. Когда поочередно из-под твоего влияния уходят муж, сын, дочь. Но она виновата в этом сама - гордыня и эгоизм мешали свекрови видеть в окружающих не средство для достижения своих целей, а людей. Живых людей со своими ошибками, мечтами, печалями и радостями. Нет, ей нужны были послушные клоны, которые играли бы перед гостями счастливых и успешных членов семьи. А ведь в её возрасте должно быть понимание, что жизнь не может быть яркой сахарной картинкой с торта.

– Вот значит как? Родила от Тиграна, а прибежала снова к моему сыну?!
– решает она перейти к делу, чтобы сместить акцент со своего фиаско.

Значит, Аят Разикович ей рассказал и, судя по всему, относительно недавно. Иначе зачем бы тогда свекровь звонила, просила вернуться к Дамиру.

– Ну, вы же так отчаянно умоляли, я и не устояла.- возвращаю ей насмешку, отчего она теряет обладание:

– Ты зря смеёшься. У него ничего не будет! Аят заставит переписать всё на него.
– её глаза сверкают радостным блеском.