Всё, на что способен менестрель, сводится к страданию и нытью. Он сбежал от чувства потому, что испугался ответственности. Тот, кто любит, не только получает, но и отдаёт. зачастую больше, чем получает, а порой и больше, чем способен вынести. Но это благородно и красива — потерять всё, лишиться состояния, а то и самой жизни во благо любимого человека. Где сейчас Ланс альт Грегор? Конечно, слухи ходили разные. Вроде бы, его похитили браккарцы, чтобы предать лютой казни. Правду говорят или врут о садке с миногами, куда король Ак-Орр тер Шейл бросает неугодный, это не та смерть, о которой может мечтать пран из древнего Дома. Но что-то подсказывало Пьетро, что менестреля выкрали совсем для других целей. Сейчас завербуют, то ли заплатив побольше, то ли подёргав за струнки честолюбия в его музыкальной душе, и пришлют обратно настоящим браккарским шпионом. Это, конечно, если его похищали. Вполне может статься, что побег был совершенно добровольным и, больше того, заранее оговоренным. Просто всё обставили красиво, как умеют тайные службы северян — дорога над пропастью, перебитая стража, странные люди в полумасках… кстати, тоже мёртвые. И браккарская каракка, отходящая от скалистых берегов под всеми парусами.

Так что сейчас альт Грегор, в самом худшем для себя случае, скучает под домашним арестом в одной из комнат королевского дворца в Бракке, а в самом лучшем — пьёт, создаёт незабываемые мелодии и тискает браккарских пран. А в это время у него на родине гражданская война, друзья по Роте втянуты в противостояние, а обладательница пленивших его зелёных глаз угодила в подземелье, из которого рискует не выбраться живой. Но разве это может волновать величайшего менестреля всех времён и народов, привыкшего к восхищению толпы и всеобщей любви?

Реналла не дождётся от него помощи, как не дождётся снега бескрайняя степь Райхема. Поэтому Пьетро решил не дожидаться с моря погоды, а действовать. Уж он человек не слова, а дела. Пустопорожней болтовне он всегда предпочитал решительные поступки. Потому и направился прямиком к самопровзглашённой герцогине.

Добиться разрешения у лейтенанта гвардии, ведавшего безопасностью её светлости, не составило труда. Наёмников из Роты Стальных Котов уважали, несмотря ни на что. Герцогине доложили о приходе лейтенанта. Она не возражала против встречи. Гофмейстер — седой и печальный пран с козлиной бородкой — привёл Пьетро в покои правительницы, предложив подождать. Вот тут и началась тягомотина. С одной стороны уважение и почёт, уют и угощение, а с другой стороны — томительная неизвестность.

Известно, что два самых утомительных дела — ждать и догонять. Хотя с этим утверждением Пьетро бы поспорил. Погоня бывает иной раз весьма увлекательной. А вот ожидание… Сплошное мучение, томление духа и испытание на прочность. Несколько раз лейтенант порывался вскочить и уйти прочь. Но всякий раз он брал себя в руки. Нельзя поддаваться мимолётным порывам. Возможно, именно этого и добивается Кларина. Не стоит принимать её правила игры.

Наконец, к величайшему облегчению кевинальца, очередная девица из свиты герцогини оповестила его, что «её светлость готова вас принять прямо сейчас, следуйте за мной».

Пьетро проследовал.

Он изначально предполагал, что встреча состоится не в тронном зале. Он же не посланник соседней державы, на высокопоставленные иерарх Церкви, не богатый купец, который может посодействовать денежными средствами вожеронскому сопротивлению. Но тем лучше. Аудиенция с глазу на глаз позволяет высказать больше нелицеприятных замечаний, но сохранить голову. Правители не любят, когда на их ошибки указывают прилюдно, и не прощают неосторожных советчиков. Но, если беседовать без лишних ушей, то есть надежда, что к твоим словам прислушаются, а не кликнут охрану.

Кларина ждала лейтенанта в комнате, которая представляла собой нечто среднее между библиотекой и будуаром. Хотя, ничего удивительного, коль правительница — женщина. Даже наоборот — слабый пол склонен сочетать мудрость и красоту. Например, роскошную драпировку, расшитые золотом портьеры и множество книг, наставленных на крепких дубовых полках. Не меньше двух сотен. Пьетро никогда не видел столько книг, собранных в одном месте. Здесь были и старинные инкунабулы в деревянном переплёте с бронзовыми уголками, и современные романы, уже не рукописные, а благодаря пытливому уму учёных, придумавших литые литеры, печатные. Книги поражали разнообразием размеров. Одна из них лежала раскрытая на подставке. И то дело. Вряд ли у Кларины достало бы сил снять её с полки без помощи парочки дюжих слуг, а так можно подходить и листать, когда вздумается.

Помимо книг комнату украшали гобелены тонкой работы. Вышивка шёлком в голлоанской манере. Диковинные птицы и звери, невиданные растения и незнакомые горы. Здесь же висели несколько картин кевинальской и трагерской школы живописи — глубокие тени, резкие мазки, яркий солнечный свет, казалось, льющийся прямо на зрителя. На небольшом пюпитре стояла нефритовая чернильница в виде рыбы, распахнувшей широкую пасть, лежал нетронутый листок бумаги и фазанье перо. По мнению лейтенанта писать гусиным было куда удобнее, но кто поймёт этих утончённых выходцев из богатых Домов?

Герцогиня полулежала на оттоманке обитой белым бархатом с серебряными кистями. Из-под подола платья цвета венозной крови выглядывала алая туфелька. Пьетро впервые видел владычицу Вожерона в красном. Обычно на людях она предпочитала холодные тона — синий, зелёный и их оттенки. Сегодня Кларина предстала совершенно в ином свете. Никаких украшений, за исключением перстня с «сапфирным солнцем», никаких сложных причёсок — волосы гладко расчёсаны и придерживаются тонким серебряным обручем. Рядом с ней обложкой вверх лежала небольшая книга. На кожаном переплёте тиснёное название «Записки у изголовья».