А теперь устраивал дешёвый балаган с одной лишь целью - изобразить перед наставником сломленного жизнью человека, с ужасом ждущего, когда захлопнется созданная им ловушка для друга. Страдающий, измученныйбедняжка, терзания и вздохи, всё такое… И, судя по печальному и «понимающему» лицу Учителя, мои старания, возможно, не пропали даром.

Конечно, можно было просто уложить его ударом табуретки, попробовав сбежать и подписав себе смертельный приговор. Однако, мне хватило ума отказаться от идиотской затеи, сразуперейдя к отвлекающим манёврам и незаметно добавив в амулет волос блондина и собственную кровь.

К рассвету мы оба так устали, что еле держались на ногах. Согрев остатки морса и от души плеснув себе особых капель, позвал напарника и с грустью наблюдал, как, обжигаясь, пьёт осторожный Дар, без колебаний выбравший «мою» посуду. Да кто бы сомневался…

Когда он замер, глядя в стену, расстроенно шепнул:

– Прости, Учитель, но так надо - всего каких-то полминуты потерпи…

Меня трясло от страха, я спешил: решительно зажёг свечи у зеркала и, прочитав опасные слова, отправил сообщение, отчаянно надеясь, что Ле здесь нет. А за спиной, вставая с лавки, уже ворчал сердитый Дар:

– Ох, что за жизнь - опять чуть не уснул… Пора, сынок, давай поторопись…

От напряжения тошнило, а внутренности закрутились в узел. Всё тело чесалось, хотелось немедленно сорвать прилипшую к спине рубашку, налившаяся тяжестью коса оттягивала голову назад… И всё-таки я справился, сказав:

– Внимательно смотри, сейчас начнётся…

Сквозь шёпот заклинания во тьме проступали нечёткие очертания двух фигур. Они расплывались как в летнем знойном мареве, дрожа бесформенной зыбкой массой. Ладонь разведчика впилась в моё плечо, но я дал знак:

– Терпение!
– и, тяжело дыша, он промолчал.

Через мгновение блестящая поверхность заискрилась, и смутные фигуры приблизились настолько, что без усилий я видел даже пятна на плащах. Мои глаза не отрывались от того, чьё тело вздрагивало как в припадке, а коротко постриженная голова раскачивалась взад-вперёд на толстой красной шее. Я вздрогнул, пошатнувшись, когда визгливая чужая речь разбила тишину, и, покоряясь ей, зажглись огни в пустых глазницах жутких черепов. Их было ровно шесть…

Приплясывая всё быстрее, маг двигался в такт заклинанию, и, поддаваясь колдовскому ритму, его напарник застонал, отбросив капюшон. Я чуть не закричал, увидев, как мчалась к полу светлая коса, срывая грубый плащ с покатых белых плеч. Холодная ладонь тотчас зажала рот, пока злой шёпот Дара обжигал висок:

– Молчи или умрёшь… - его кинжал уже прижался к шее, позволив алому ручью доверчиво скользнуть ко мне на грудь.

Мне было всё равно… Глаза в слезах не отрывались от лопатки, ища на ней знакомое пятно - приснившееся вчера «крыло летуньи». А между тем проклятая коса взметнулась вверх и, распустившись веером, закрыла спину, но, прежде чем её хозяин обернулся, я радостно вздохнул:

– Не он, не он…

Она была немолода и некрасива, с неровнойгрубой кожей и мужеподобными чертами, её налившийся тьмой взгляд пугал. Вцепившись в руку мага, колдунья прервала обряд, и мы увидели лицо встревоженного типа с такими же безумными глазами:

– Что происходит, Дори?

Она вздохнула:

– Опасность рядом, брат… - но я опередил, ударив первым - огонь стремительно прожёг её плечо. А дальше всё пошло совсем не так, как надо… Понятно - бить надо было не в неё, но как прицелиться, когда у горла нож? Ответ «с той стороны» пришёл мгновенно, и, прячась от летающих осколков, я закричал:

– Они под нами, в подземелье; поспеши, и… к демонам тебя, Дар, убери кинжал!

Дар действовал мгновенно - не замечая крови на лице, рванулся к двери, за которой ждал отряд. Я слышал звучные команды командира, скрип снега, топот ног и видел вспышки факелов на фоне разгоравшейся зари. Мне было глубоко плевать на эту суету и местного счастливого придурка, чей голос растворился в рёве обезумевшей толпы:

– Ведут, ведут обоих! Так это ж сволочь Фрос с безумною сестрицей… Забить камнями и пытать проклятых - тащите хворост, на костёр их, на костёр…

Я так устал, что сил хватило только на то, чтобы, сидя за столом, уронить голову на порезанные осколками стекла руки. Слёзы безвольно стекали на рукав, но губы улыбались:

– Это был не ты, Ле… Как только, идиот, посмел подумать…

Дверь хлопнула, но я не повернулся и не поднял головы. Рядом на лавку, тяжело дыша, опустился Дар - он пах морозом, кровью и, почему-то, хвоей. Рука разведчика, забыв про все запреты, тихонько гладила меня по волосам, а виноватый голос звучал в тиши потерянно и грустно: