Я почувствовала: я на своём месте. И мне спокойно.

После вызова с пожилой женщиной у нас было немного времени перед следующим выездом. Я вышла во двор станции, села на скамейку у стены, закрыла глаза и просто дышала. Было удивительно тепло, даже ветер казался ласковым. Люди проходили мимо, кто-то смеялся, кто-то ругался в телефон, но всё это не трогало меня. Внутри было ощущение, что я наконец-то на поверхности — дышу без усилий.

Я достала из кармана наушники, включила музыку, ту самую старую подборку, которую давно не решалась слушать. Каждая песня будто напоминала, как сильно я изменилась за эти месяцы. Не сломалась. Перестроилась.

Через минут пятнадцать я вернулась внутрь — спокойная, собранная, готовая к следующему вызову.

Ближе к вечеру я поймала себя на мысли, что не чувствую тревоги. Вообще. Ни тени страха. Всё ровно. Хорошо. Даже слишком.

Я набрала Андрея.

— Если всё будет так же спокойно, давай после смены куда-нибудь выберемся? Просто поужинать.

Он усмехнулся в трубку:

— Записал. Я заеду за тобой.

За час до конца смены пришёл вызов: мужчина, 38 лет, жалобы на резкую боль в животе, температура 39,7, затруднённое дыхание. Адрес — общежитие на окраине.

Когда мы вошли в комнату, нас встретил типичный запах лекарств, пыли и несвежего белья. Мужчина лежал на кровати, лицо серое, глаза полуоткрыты.

— Тошнит… не могу встать… — пробормотал он.

Денис быстро зафиксировал давление и сатурацию, я тем временем разложила укладку.

— Когда началось? — спросила я, подключая капельницу.

— Утром… думал, отравился. Но хуже стало… сильно хуже…

Быстро осмотрев его, я поняла, что дело не в отравлении. Пахло острым аппендицитом с осложнениями. Мы стабилизировали состояние и госпитализировали мужчину в хирургическую больницу.

Когда вышли из здания, Денис спросил:

— Слушай, а по каким признакам ты сразу исключаешь пищевое отравление? Мне всё время сложно понять на первом осмотре.

— У отравления совсем другой характер боли. Она поверхностная, больше в желудке. А тут — классическая локализация внизу живота, плюс жар, напряжённая брюшина. Всё вместе дало картину.

Он кивнул, серьёзно, без лишних слов:

— Ясно. Спасибо. Это полезно.

Вот так просто. По делу. Без надрыва и лишнего восторга. Мне это нравилось.

Перед тем как уйти, я зашла в душевую. Горячая вода смывала усталость и суету. Я стояла под струёй и чувствовала, как тело отпускает.

Смена закончилась. Я переоделась, собрала сумку и направилась сдавать пост. И вдруг почувствовала странное. Как будто воздух стал плотнее. Возле кабинета дежурного стояли двое. В форме.

Мгновенно в голове всплыло: полиция на станции скорой помощи бывает по двум причинам. Первая — если пациент написал заявление. Вторая — если кто-то умер.

— Ксения Сергеевна Ларина?

— Да… — я замедлила шаг.

— Нам нужно с вами поговорить. Это связано с одной из последних проверок. Возможно, вы сможете нам помочь. Речь идёт о пропаже сильнодействующих препаратов.

На секунду у меня перехватило дыхание.

Но я выдохнула. Ровно. Спокойно. Я ничего не брала.

— Конечно. Пойдёмте.

Но внутри где-то шевельнулась тревога. Очень знакомое чувство. Почти забытое.

Затишье, говоришь? А вдруг — перед бурей?

Меня завели в кабинет старшего фельдшера. Такой знакомый интерьер: старый стол, шкаф с пыльными папками, настенный календарь и скрипучее кресло, от которого всегда болела спина.

Один из полицейских был моложе, говорил быстро, другой — старше, сдержанный, с цепким взглядом. Документы уже лежали на столе.

Они были вежливы — подчеркнуто. Один задавал вопросы, второй молча смотрел и что-то помечал в блокноте. Вопросы были формальные, но чувствовалось — ищут зацепку.

— Мы не обвиняем, Ксения Сергеевна. Просто уточняем. Вы были в бригаде, дежурившей в ночь, когда исчезли две ампулы фентанила. Под роспись получено, а назад не возвращено и в журналах не списано.

Я кивнула. Не сразу, потому что внутри всё уже поднималось волной: тревога, недоумение, злость. Но снаружи — только спокойствие.

— У нас тогда был тяжёлый вызов. Мужчина с открытым переломом бедра и болевым шоком. Я сделала инъекцию, всё записала.

— Только в журнале осталась одна подпись — ваша. Две ампулы так и не были возвращены.