Ганс читал им сказку о семи воронах.

— Затем карлик внес воронам их ку… кушанье и питье на семи та-ре-лочках и в семи чарочках… И с каждой та-ре-лочки съела сестрица по крошечке… А и из каждой чарочки отхлебнула по глоточку… [1]

В малой гостиной у камина обычно собирались по вечерам, чтобы послушать сказку Катарины. Но сейчас был день, и место Катарины занимал старый Ганс. Он щурился на буквы, водя по строчкам толстым пальцем, читал совсем плохо — почти по слогам и без выражения. Слушать его было невыносимо, хотя Ганс очень старался.

— В по-след-нюю же чарочку… опустила при… принесенное с собою колечко. Вдруг зашумело, за-свис-тало в воздухе, и карлик сказал: «Вот это господа вороны домой возвра-щаются».

Наверное, Ганс думал, что сможет этим удержать Ансельма и других подальше от пустоши. Вот только он ничего не знал про воронов — и вовсе не сказки были их привязью. Когда ушел Фридрих, Ансельм отыскал его птицу. Мертвая, она лежала на краю леса, распластав на камнях черные крылья. Он сразу ее узнал: у птицы был сломан клюв точно в том месте, где у Фридриха не хватало зуба. Кто-то сломал ей шею, чтобы замок отпустил Фридриха.

Теперь же, повинуясь приказу господина, умерла вся стая, а значит, дети могли уйти в любом направлении. Наверное, Ансельм должен был ощутить свободу — но он не чувствовал ничего, кроме пустоты. Когда его птица погибла, вместе с ней умерло самое важное, что в нем было. То, что связывало его не только с замком, но с людьми — с человеческой жизнью вообще. Словно в теле птицы погиб Ансельм-человек, а Ансельм-птица навсегда застряла в теле человека.

Когда раздались далекие выстрелы, никто не стал дослушивать дурацкую сказку о воронах. Нет, старина Ганс, господа вороны не возвращаются домой, подумал Ансельм. Если они улетают — это насовсем.

— Оставайтесь на месте, это приказ! — надрывался Ганс.

Но ни у кого больше не было над ними власти — ни у Катарины, ни у Эберхарда, ни тем более у Ганса. Только герр Нойманн мог отдавать им приказы. Так Ансельм и сказал Гансу и одним точным броском вогнал в него нож по самую рукоятку.

Все вместе они высыпали из замка и побежали на пустошь, туда, где еще совсем недавно кружили воронами. Их никто не звал, но Ансельм и другие как один чувствовали: на пороге их дома — большая беда, и герру Нойманну нужна помощь. Ансельм едва обратил внимание на мертвого Эберхарда, распростертого во дворе. Это было уже неважно. Он чувствовал, как легко ему бежится, словно с ног сняли пудовые гири. Воздух, раньше натянутый невидимой, но прочной сетью птицелова, больше не сдерживал его, не придавливал к замку. И хоть Ансельм лишился крыльев, все же он почти летел. Крылья свободы были гораздо приятнее вороньих.

Еще издали он заметил их: невесту господина, Аню, и русского, который пришел, чтобы ее похитить. Они сидели посреди кладбища у тела какого-то мужчины, а неподалеку, распростершись в траве, лежал господин.

Увидев его, Ансельм едва не задохнулся от ярости. Глаза защипало, челюсти сами по себе сжались, а кулаки налились тяжестью. Пронзительно засвистев, он бросился на убийцу, на бегу выхватывая из-за пояса трофейный пистолет. Другие, услышав его свист, тоже прибавили ходу. Ансельм стал палить по русскому. Но тут воздух вокруг них задрожал, золотясь на солнце, — и брызги земли заплясали вокруг самого Ансельма. Все его пули прилетели обратно, так и не достигнув цели.

Гюнтер вскрикнул, схватившись за ногу, остальные рассредоточились, окружая противника. Ансельм замедлился. Он снова прицелился, выстрелил. Аня что-то кричала, махала руками, но Ансельм ее не понимал. Золото вокруг нее сгустилось, дрогнуло — пуля вернулась, просвистев в каких-то сантиметрах от его головы.

Тогда русский одним рывком поставил ее на ноги, и они побежали прочь, но не к лесу, а вдоль его кромки. Ансельм и остальные бросились вдогонку.

— Не стреляйте!

Ансельм обернулся на голос. Путаясь в подоле своего длинного платья, их догоняла Далия. Мешочек с рунами болтался у нее на поясе. Далия что-то сжимала в кулаке, неся так, будто хотела показать. Ансельм притормозил — Далия врезалась в него с разбегу.

— Они уйдут! — прокричал он. — И русский убил герра Нойманна!

А теперь еще утаскивал Аню все дальше, к распластавшему крылья биплану. Аня бежала, все время оглядываясь, и Ансельму казалось, она ждет их защиты. Ансельм с трудом сдерживал себя, но не выслушать Далию не мог. Все, что она говорила, было непреложно.

Далия раскрыла ладонь: на ней лежал маленький круглый камешек с буквой В.

— Сейчас ее здоровье важнее всего остального. Нельзя ей навредить, — взволнованно сказала она и крепко сжала камешек в руке.

Ансельм оглянулся на беглецов: Аня уже взбиралась в биплан, русский заводил пропеллер. Купол вокруг них едва заметно золотился, непроницаемый для пуль — а может, и для людей тоже.

— У нас и не получится, — ответил Ансельм.

Он коротко, пронзительно свистнул, и по его сигналу все остановились, опустили оружие. Биплан ожил и поднялся в воздух, унося под облака невесту их господина и убийцу, а они просто стояли и смотрели, задрав головы, и Ансельм мог поклясться: все думали об одном и том же. Они подвели господина.