— Марфа! — крикнула она, проходя мимо пары пустых горниц, в которых во время княжьего приема всегда кто-то был. — Марфа, ты где? — открывая двери в княжеские палаты, позвала Евдокия.

В палатах никого не было, и обстановка показалась ей сказочной: через окна неравномерно пробивался солнечный свет, полосками зависая в побеспокоенной кем-то пыли. Легкий специфически сладковатый запах подсказывал, что недавно здесь натирали дерево воском, но пыль осталась непобежденной.

Евдокия воровато оглянулась, зашла и прикрыла за собой дверь. Перед ней был простор! Длинные скамьи вдоль стен и княжеское кресло на возвышении не в счёт.

Боярышня поставила сумку и, раскинув руки,поплыла лебёдушкой, быстро-быстро переступая мелкими шажками, представляя, что она на сцене. Улыбнулась, радуясь, что у неё здорово получается. Продолжая перебирать ногами, изобразила руками колыхание березовых веточек, добавила изящных движений кистями. Ей вспомнилась сказка про царевну-лягушку, которая поразила всех своим танцем, и Евдокия вообразила себя ею.

Конечно, озеро с лебедями она не могла наколдовать, но зато в будущем она видела немало народных танцев, которые моделировали талантливые хореографы. Места было достаточно, и вдохновленная Евдокия сменила шаг на кружение, чередуя плавное скольжение с красивыми наклонами, взмахами и вытягиванием ножки. Музыка в её голове звучала плавная и придуманный танец выходил таким же.

Чувствуя, что получается хорошо, она увлеклась и решила добавить прыжки на балетный манер. Вот тут вышло не очень, но ещё хуже оказалось, что попытку изобразить приму балерину видел князь.

— Интересно ты пляшешь, — незатейливо похвалил её Юрий Васильевич, входя в палаты.

Дуня растерялась. Давно её не заставали врасплох. В последний раз отец Варфоломей застукал за научно-просветительскими фокусами. А тут… она покраснела, представив, как потешно выглядела, пытаясь в своем платье изображать балерину.

И вроде бы не впервой ей людей смешить и сейчас самое время посмеяться над собою, но её охватил стыд. Не справляясь с собою, она закрыла лицо рукавом и отвернулась. Понимая, что продолжает позориться, изображая страуса, она метнулась к сумке, схватила её, и постаралась выбежать, но князь заступил ей дорогу.

— Извини, что напугал, — обеспокоенно и покаянно произнёс он.

Евдокия не поднимала глаз и прятала пунцовое лицо широким рукавом. Но в ответ князю кивнула, показывая, что услышала его. А он продолжал стоять, преграждая ей выход. Дуня сделала попытку обойти его, но князь шагнул в сторону, не давая ей уйти. Она возмущённо посмотрела на него, а Юрий Васильевич неожиданно подпрыгнул на одной ноге, пытаясь в полете стукнуть одну ногу о другую, как давеча скакала она. Потом ещё раз подпрыгнул, помогая себе руками.

— Трудно, — прокомментировал он свои прыжки, и Дуня расхохоталась :

— Ой, княже! — всхлипнула она, смеясь. — Ну ладно я, но ты…

Он смотрел на неё и улыбался. Евдокия достала платочек, вытерла появившиеся от смеха слёзы, потом помахала им, остужая всё ещё красное лицо и выдохнула.

— Тихо как, — произнесла она, разбивая неловкое молчание.

— Тихо, — согласился князь, продолжая смотреть на неё с улыбкой. Евдокии почудилась нежность в его взгляде, и она вновь тепло ему улыбнулась.

— Я пойду? — спросила, запихивая платочек под украшенные вышивкой и каменьями наручи и чуть повторно не рассмеялась из-за дурацкой мысли обронить платок, как будто она на свидании.

Юрий Васильевич кивнул, но продолжил стоять столбом. Ей пришлось протиснуться, чтобы открыть дверь.

— Евдокия, подожди!

Она повернула к нему голову, не отпуская ручку двери и вопросительно посмотрела.

— Ты не сказала, что тут делала?

— Так Марфу искала, — пожала плечами боярышня, всё ещё пребывая в каком-то странном эмоционально-возвышенном состоянии. Пустые княжеские палаты навеяли что-то сказочное и никак не отпускали.

— Зачем?

Дуня чуть не ляпнула: «Чтобы спросить о Глафире»! Вовремя опомнилась и показала подбородком на сумку.

— Угостить её хотела.

Как только Евдокия сказала про угощение, сразу поняла, что лучше бы улыбалась и таинственно промолчала. Она уже приготовилась наплести что-нибудь про готовку, из-за которой сама искала Марфу, как Юрий Васильевич обиженно спросил:

— А меня что ж не угощаешь?

— Дык… — растерялась она и закрыла себе рот рукой, чтобы не ляпнуть чего ещё простонародного. — Княже, да разве богатыри вкушают сладости? — шутливо, спросила она.

— Ещё как! — поддержал он её шутливый тон.

— Тогда не побрезгуй… — начала говорить традиционное Евдокия, доставая кульки, но её прервали:

— Княже, там на Торговой площади какой-то старец воду мутит! Пророчит нам всем страшную погибель, потому что в Москве все во грехах погрязли.

— Какой старец? — опешил Юрий Васильевич. — Что за чушь? Какие грехи?

— Старец из святой обители, что в скрытом ото всех нечестивых граде находится. А грехи ясно какие! Москвичи живыми в небеса поднимаются, желая уподобить себя…