— Бешенством заразилась! — рявкнула она — и следующая порция снега досталась княжьему коню.

Князь только-только проморгался, как пришлось удерживать скакуна, а ненормальная подхватила лопатой новую порцию снега и прицелилась в него.

Он грозно взглянул на неё, но эта поганка без сомнений размахнулась и кинула. На его счастье, не добросила. У князя в голове злорадно мелькнуло, что спятившая боярышня выдохлась.

Он направил на неё коня, намереваясь напугать, но болезная резко замахнулась лопатой, случайно сбивая шапку со стаявшего рядом с ней воина, и бормоча под нос что-то ругательное, вонзила полотно в снег, наклоняя черенок в сторону коня.

Её маневр вызвал у Юрия смех, но тут чело боярышни осенила догадка и она, зарычав не хуже него, выдернула лопату из снега, перевернула её и сунула под морду скакуна не черенок, а полотно.

Юрий Васильевич придержал Буяна, от греха подальше, но неугомонная Евина дочь до чего-то додумалась и пообещав, что «Щас всё будет!» подняла лопату вверх, пытаясь её раскрутить над собой.

Тут уж верный друг и товарищ, боевой конь не выдержал и встал на дыбы. Князь еле удержался и не видел, как боярышню оттащил за шкирку её холоп.

— Бешеная! — ругался Юрий Васильевич, сжав бедрами бока коня. — Кобыла необъезженная! — ворчал, крутясь на месте и успокаивая Буяна. — Вот ведь достанется кому-то эта волчишка… — предвкушая чужие мучения и отплевываясь от таявшего на лице снега, усмехнулся. А тут ещё он увидел, как старый воин прямо в лицо боярышни сыпанул снега, чтобы она прекратила воевать и угомонилась. Князь почувствовал себя отомщённым и с удовольствием наблюдал, как недавняя умница и отчаянная воительница отфыркивалась, пытаясь одновременно ругаться и чиститься.

— Пахом, ты вообще за кого? — наконец сформулировала она своё возмущение, требовательно тыча в воина.

— Драться нехорошо, — наставлял он её, косясь на князя.

— Я не дралась, я защищалась! Ты же видел, как он на меня!..Скажи, видел? И где ты был, когда я тут одна?

— Евдокия Вячеславна, не дури, князь на тя смотрит, — развернул он её и встал рядом.

Дуня посмотрела на Юрия Васильевича и почувствовав, что угрозы больше нет, позволила себе обиженно заморгать и нахмуриться, но князя это рассмешило. Он так заразительно рассмеялся, что ей тоже стало смешно. Они хохотали, выплескивая свои эмоции и тыча в друг друга пальцами.

— Ну и чего ты хотела мне поведать? — вполне доброжелательно спросил он, чувствуя, что недавняя злобная муть перегорела в нём, растаяла вместе с попавшим в лицо снегом.

— Пахом, коня мне! — гордо велела Евдокия, а сама подошла поближе и начала говорить: — Княже, давай закроем тему твой дочери.

Он недовольно засопел, исподлобья наблюдая за ней.

— Понимаю, неприятно, — сочувствующе поддержала она его, — но знаешь, дети тоже родителей не выбирают, а среди них бывают ещё те засранцы… ой, я не про тебя,княже… — спохватилась Дуня. — Ты отличный родитель!

— Да?

— Ну конечно! — искренне воскликнула она, и чтобы он не сомневался сразу привела пример: — Вот меня воспитывают и воспитывают, покоя нет от этих воспитателей, а ты раз в сто лет в обед примчался… Ой, что-то не то я говорю, а все потому, что ты смотришь на меня так грозно, вот и…

— Боярышня, залезай, — встрял Пахом, — давай подсоблю.

Дуня, красуясь, ловко воспользовалась сложенными в ступеньку руками воина и сразу поняла, что поторопилась и не ту ногу подняла, чтобы сесть. В результате, чтобы не упасть, ей пришлось садиться так, как уж пришлось… задом-наперёд.

— Ничо, бывает, — успокоил её Пахом, помогая слезть и сесть по-новой. Князь тактично промолчал. Все же боярышни не ездили верхом на лошадях, разве что недавно Лыко-Оболенская всех удивила.

Юрий Васильевич взял под уздцы Дуниного мерина и задал темп.

— Ну, так что об Александре? — напомнил он.

— Для начала я хочу тебе выказать своё уважение, — начала с другого Евдокия.

— За что? — напрягся он, ожидая подвоха.

— За то, что ты в первую очередь думаешь о нашей земле, а потом уж о себе.

Князь удивленно посмотрел на неё, но боярышня была серьёзна и даже приложила руку к груди в благодарном жесте. Он криво усмехнулся и неожиданно с горечью произнёс:

— Ты уже поминала об этом… не думал я, что кто-то из бояр способен понять меня… все только и знают, что под себя грести.

— Большинство всё понимают, — сочла нужным успокоить его Дуня, — но не все могут подняться духом настолько, чтобы каждый день своей жизни посвятить всеобщему благу.

— Ты уж меня в монахи не записывай, — смущённо буркнул Юрий Васильевич.