Наконец-то Ермолов понял, что Чернышёв всё ещё считается с его мнением, но всё равно не считает правильным сегодняшнее поведение. Александр Сергеевич выдохнул и попробовал тоже говорить мягче.

— Ну вот же! — он ударил ребром ладони по крышке стола, а зелёный торшер на его углу легонько дрожал. — Есть приказ, который не выполнен. Всё! Измена! Это же в документах.

— Это когда он не выполнен с целью саботажа, — покачал головой Захар Григорьевич. — А у нас несколько тысяч человек, включая весь гарнизон города, видели, что основания были. Или предлагаешь их всех за измену? А чем мы тогда лучше демонов?

Ермолов поджал губы и поднял подбородок.

— Нет, дорогой мой, — продолжал Чернышёв. — Мы с тобой стоим на страже государства. Мы — армия. Вот, если бы ты не устроил бучу на валу, мы бы провели внутриведомственное расследование, посадили бы кого надо под стражу, ну чисто на время проведения следствия. А там, глядишь, кто-то и не вышел бы просто. Мало ли, с сердцем проблемы или с лёгкими. Разное бывает, понимаешь? А ты — в лоб, как неоперившийся штурмовик! Не делается так, Саша. Не в данном случае!

— У меня были основания, — продолжал упрямиться Ермолов, но больше для вида и оправдания самого себя. — Я считал, что они у меня уже в кармане!

— У них тоже, — развёл руками Захар Григорьевич. — Всё ущелье этими самыми основаниями усеяно. Хоть сейчас могу тебе парочку заказать. Ты как хочешь, но добился только того, что родовичи на конфронтацию пошли. А нам этого допускать нельзя! Пока Екатерина Алексеевна не получит всего, что ей требуется, нам с родовичами ссориться недопустимо. А гарнизон они теперь и подавно, даже с боем не отдадут. Будем лежать с тобой в позе дохлых демонов.

Чернышёва почему-то позабавила эта мысль, и он рассмеялся, причём, громко и от души. Ермолов же, наоборот, насупился и даже побагровел.

— И что мне прикажешь делать теперь? — спросил он, когда его собеседник успокоился.

Захар Григорьевич встал, вышел из-за стола, прошёл по просторному кабинету, вдыхая пыль и запах множественных бумажных папок. Ему хотелось распахнуть окно и выпрыгнуть на мостовую, а потом бежать и бежать куда-нибудь далеко-далеко, где нет всех этих проблем и разговоров.

— Извиниться, — сказал он, облокотившись на подоконник и глядя в окно. — Самое простое и верное решение.

— Да хрен там! — рыкнул Александр Сергеевич.

— Тогда сошлись на недостаток информации, — губы Чернышёва дрогнули в натянутой улыбке. — Мол, видел только одну телеграмму, в которой сообщалось об игнорировании приказа. О второй, про прорыв у Горного не в курсе.

Ермолова перекосило. Ему совсем не хотелось признавать себя неправым. Даже совсем немного. Но, судя по всему, делать было нечего. Ну что ж, он это запомнит. Все виновные понесут обязательное и неотвратимое наказание. Уж этого он добьётся!

Отца, Паскевича и других командиров гарнизона отпустили по домам. Но с некоторыми ограничениями по передвижению на время следствия. Человеческим языком их поместили под домашний арест. Но, конечно же, никто вслух этого не сказал.

В ущелье же, возле капища и по всей площади боевых действий работали следователи из Министерства обороны. В их задачи входило чуть ли не по минутам восстановить картину подготовки и хронологию самого боя.

Лично я курсировал между штабом, лазаретом и домом. В штабе сидел брат и узнавал последние новости по поводу того, что светит отцу и остальным. Судя по последним данным, новости были скорее утешительные. Первичное желание тотального головотяпства на данный момент уступило место желанию реально разобраться в том, что же на самом деле произошло.

И, как я понял, чем дальше анализировали ситуацию, в том числе данные выживших разведчиков, показания солдат гарнизона, рассказы командиров, слова родовичей, тем ближе приходили к мнению, что при иных действиях империя получила бы самую масштабную гибель гражданского населения. А, может быть, даже прорыв демонов во внутренние пределы самой империи. При том количестве нападавших, которое было подтверждено, это не вызывало особых сомнений.

Самым большим моим огорчением на данный момент была мать. Она лежала в лазарете при капище, под надзором самых опытных родовичей, как из Рароговых, так и из других родов, но никто не давал никаких прогнозов.

Всё упиралось в то, что было совсем неясно, что с ней случилось. Физически — полностью здорова, а вот магически — опустошена. Не настолько, как опустошён был я, но всё-таки критично. Однако дело упиралось даже не в это, а в то, что источник медленно, но верно восстанавливался. Критических повреждений не было. А в себя Горислава так и не приходила.

После того, как посидел рядом с матерью и подержал её за руку, я решил отправиться на вал. Не знаю, что меня туда тянуло, но почему-то хотелось посмотреть на место битвы при дневном свете.