Так она и умерла, ни разу не вскрикнув, не попросив о пощаде. На переработку не попав.

И я не могу даже себе с уверенностью сказать — нарочно я промахнулся или нечаянно?..

Вот как умеют умирать люди! Так же умерла Клара из кино. Только за высокую идею. И в кино.

Какое прелюбодеяние? Бред! Как его совершишь в нашем государстве? Бред! Может, и она — за идею? Но какую?..

Видимо, сила и мужество старой убогой женщины не только на меня произвели столь сильное впечатление. Видимо, совсем не на то рассчитывали наши командиры. Да еще и сценарий не выдержан, несчастная должна была в последний момент крикнуть: „Да здравствует товарищ Анастас!", а вот не крикнула.

А может, и командирам, как и нам, не по себе теперь?

И наши коллективы молча расходятся, позабыв про предусмотренные инструкцией церемонии расставания двух групп воспитуемых. Женщины исчезают в своем пространстве, а мы сворачиваем за кучу отбросов, где дорога вовсе не кончается, а наоборот, делается ухоженней.

А метров через сто Варвара вновь останавливает нас.

— Р-разойдись! — командует она будничным, даже несколько утомленным голосом. — Привал пять минут. Отдохнуть, оправиться. На землю не садиться, снег не жрать.

Мы молча отдыхаем. И думаем, наверное, об одном. Мол, как бы геройски не выглядело все, однако коллектив зря не осудит, коллектив не может ошибаться, а думают иначе только безнадежные индивидуалисты и демагоги.

Раз приговор вынесен и приведен в исполнение, значит, факт прелюбодеяния, пусть и в иносказательном смысле, имел место! Имел — и весь сказ!

Конечно, казненная могла бы стать настоящей героической Кларой. Но, очевидно, в какой-то момент жизни сбилась с пути, попала под какое-нибудь отрицательное влияние — мало ли что может случиться с человеком. И вот — закономерный, справедливый результат!

Однако какой наглый вызов обществу! Мы изо всех сил укрепляем нравственность, потому что время для забав неподходящее, а кто-то свои прихоти, свои низменные инстинкты, свою похоть ставит выше общественной морали! Льет, -понимаешь, воду на мельницу империализма! Каленым железом изведем порок!

А тем временем сырость и холод проникают сквозь защитный костюм, всякие чувства быстро идут на убыль, и остается одно — скорей снова в строй,

чтобы снова идти вперед, навстречу пока еще засекреченной от нас радости. Не гражданская же казнь была ею.

И вот мы вступаем на окраину города. Продымленные рабочие предместья безлюдны, словно они вымерли, но чем ближе к центру, тем больше попадается навстречу марширующих подразделений. И детских, и взрослых, и стариковских. Дети, как и мы, тоже с маленькими флажками, а люди полные сил — с большими флагами, транспарантами.

Вероятно, все мы следуем в одно место, но разными маршрутами. Это чтобы сбить с толку возможных вражеских наблюдателей. То и дело мы переходим на строевой шаг, приветствуем всяких встречных-поперечных. Такой переменный темп сильно утомляет, из-под защитных одежд выбивается пар, но он не может подняться ввысь, так и висит над марширующими.

Что за светопреставление выгнало в культпоход столько народу? Прямо изнываем от любопытства. Даже забываем об усталости. Явно затевается что-то и впрямь судьбоносное. Скорей бы уж!

— P-раз, р-раз, р-раз! Л-левой! Л-левой! Л-левой! P-раз, р-раз, р-раз! Отмашка рук! Выше головы, старпер-ры! Р-раз, р-раз, р-раз!

Варвара подбадривает нас счетом, помогает не сбиться с ноги, а это позволяет рациональней расходовать силы. Однако начинают запотевать стекла маски, пот щиплет глаза.

Ни на минуту нельзя расслабиться. То и дело попадаются всевозможные начальники, едущие в танках, на бронетранспортерах, просто в кустарно загерметизированных автомобилях. И всех надо приветствовать.

А вот навстречу движется походной колонной целое подразделение будущих воспитателей и воспитательниц. Ух ты, еще ни разу не доводилось видеть столько начальства сразу! (Ага, значит у них совместное обучение...)

Переходим на строевой, держим равнение на курсантов и курсисток. Смотрим во все глаза. Идет опора державы. Их матери были простыми работницами. Где они сейчас? Не одну ли из них мы час назад забили камнями?

Впрочем, что матери! Разве в них дело! Просто аппарат для вынашивания младенца. Пробирка! А вот отцы...

Отцы — да! Их имена у всех на слуху.

Идет золотая молодежь. Мы рубим строевым — они на нас не смотрят. Не видят. Выглядят устало, но сурово. Видимо, много задают на курсах. И отцы строгие.

Ничего, мысленно подбадриваю ребят, „тяжело в ученье — легко в бою“. Как говорится. Вот выучитесь, будете на танках рассекать, терпите пока, не долго осталось.

Вряд ли они догадываются о моем сочувствии, но мне-то важно самому умилиться моей добротой.

Только расслабляемся по команде „вольно", а тут, вот они, контрасты большого города — из-за угла выворачивает некая команда без флажков, обмундированная в полосатую химзащиту.