Матриарх мешкала. Одно дело потопить несколько лодчонок, а совсем другое – атаковать корабль, который превосходил китов размерами настолько, насколько сами они превосходили рыб-прилипал. Инстинкт подсказывал, что нужно уводить стадо подальше, в надежде никогда больше не увидеть этот плавучий деревянный остров смерти.

Но корабль-кит призывал настойчиво, подгонял и торопил: «Убейте его. Убейте его. Убейте его».

По городу-кораблю сновали крошечные фигурки, налаживая свои смертоносные орудия. Раненому кораблю-киту не спастись, если его бросят.

Матриарх вспомнила о крубенах, громадных чешуйчатых китах, которые правили морями. Была какая-то история о состязании двух великих крубенов. В ней, кажется, говорилось о том, что начатое важно доводить до конца и поверженного противника непременно следует добить.

Она как будто вновь очутилась в непроглядной бездне, окруженная щупальцами беспощадных врагов. Чтобы выпутаться, нужно было решительно рубить. Ее кровь закипела древней яростью, которую матриарх не чувствовала вот уже много лет.

Она исполнила длинную затейливую песню, ветхую эпическую балладу о героизме и отваге, о стремлении защищать свое племя, даже когда племя – это лишь мифическое смутное воспоминание. Песню подхватили ее дочери, внучки и даже недавно родившиеся правнучки.

В далекой тьме воинственные голоса предков услышал одинокий охотник-самец.

Словно брошенный над степью рукой пэкьу Тенрьо топор Лангиабото, самец помчался к кораблю, островом маячившему на горизонте. Размером этот самец был вдвое больше матриарха. Он один раз обогнул корабль, высматривая уязвимое место. Топоры, палицы, обломки балок сыпались на голову кита, но отскакивали от его поросшей морскими желудями кожи, не причиняя вреда. Огромный самец ничего не боялся. Он пережил бесчисленные встречи с китобоями и мог доказать это своими шрамами. Будучи загарпуненным, он не убегал, а мчался прямиком на шлюпки, заставляя китобоев обрубать канаты. От коварных гигантских кальмаров, что порой пытались утащить его в бездну, он спасался, перекусывая их щупальца. Из его тела до сих пор торчали несколько гарпунов – военных трофеев, кожа вокруг которых зажила и стала лишь крепче прежнего.

Матриарх попросила этого кита пойти на войну, сразиться за свое племя. Он с интересом откликнулся на ее призыв. Никогда еще ему не приходило в голову напасть не на шлюпки, а на само китобойное судно. Но почему бы и нет?

Камни сыпались с корабля, вздымая вокруг кита фонтаны воды. Огромный самец с ловкостью избегал их, но атака укрепила его решимость. Он нырнул.

На городе-корабле, кажется, сообразили: что-то не так. На мачтах взметнулись паруса, и судно двинулось вперед, спасаясь бегством.

Этого-то и хотел кит-самец. Он не был уверен, что даже на полной скорости пробьет плотную обшивку судна. Но когда корабль сдвинулся с места, все изменилось.

Самцы китов порой дрались друг с другом, и он по собственному опыту знал, что сила удара возрастает, если оба противника находятся в движении.

Кит обогнал корабль, развернулся и нацелился прямо на нос. Его крепкая круглая голова, наполненная жиром, стремительно рассекала волны.

Таквал, Тооф и Радия бежали прочь от того места, где нашли Тану. Они карабкались, плыли, прыгали, постоянно лишь на несколько шагов опережая громоздкого зверя, крушившего все за их спинами.

Наконец все трое очутились в просторном трюме для скота.

Посреди города-корабля располагалось огромное сводчатое помещение, один из крупнейших отсеков на судне.

Высоко под потолком находились узкие окошки для проветривания. Участники экспедиции, отправленной императором Мапидэрэ, держали здесь свиней и овец – источник свежего мяса для аристократов и чиновников; а потом пэкьу-тааса Кудьу поместил сюда живых коров для своих воинов. Теперь, конечно, ни одной коровы уже не осталось, и напоминали о них лишь соломенные подстилки да запах мочи и навоза.

Трое беглецов пересекли открытое пространство и достигли крепкой дубовой стены, которая также служила переборкой, разделявшей корабль на водонепроницаемые отсеки. Дальше можно было пройти лишь через расположенную почти под самым потолком дверцу, к которой зигзагами вели лестницы и платформы. Дверь эта выходила в соседнее помещение, где хранилось продовольствие. В экстренных случаях ее можно было загерметизировать, чтобы вода не попала из одного отсека в другой.

Люди подбежали к лестнице и полезли вверх. За плотной переборкой они должны были оказаться в безопасности. Тане потребовалось бы много времени, чтобы проникнуть туда. Ей пришлось бы либо карабкаться высоко наверх, либо пробивать крепкую дубовую стену.

Тана вломилась в трюм. Началась гонка на выживание. Успеют ли люди вовремя добраться до двери? Или разбушевавшийся гаринафин настигнет их прежде?

Корабль тряхнуло так, будто сам Фитовэо вонзил в борт копье, подобно тарану. Обшивка загудела, доски согнулись и хрустнули от напора. Под сильным давлением весь трюм как бы сжался.

Бамбуковые лестницы повыскакивали из кронштейнов, крепежные винты разлетелись в стороны. Оглушенные люди рухнули на палубу.

С ног сбило даже гаринафина.