Возможно, Рэнт тогда зарыдал, хотя звучало это совсем по-другому, так что наверняка он бы сказать не смог, но внезапно тело его пришло в движение: он метнулся мимо матери, увлекая за собой одеяло, и соскользнул с края чердака. Ростом он превосходил высоту лестницы, по которой она только что взобралась.

– Не надо! – крикнул Рэнт, бросаясь к двери и не осмеливаясь обернуться. – Не надо!

Потом он побежал по главной улице, прямо к полоске каменистого пляжа – и там увидел каких-то выходящих из воды зверей, похожих на крошечных лошадей, но с рогами. Их было множество. Они метнулись прочь, когда Рэнт нырнул в самую гущу животных, вдыхая запах мокрых шкур, видя пар от их дыхания в холодном утреннем воздухе, ощущая исходящее от их спин тепло.

Оступившись, Рэнт поскользнулся в грязи, упав им под копыта.

Мир потонул в море слез. Мать перерезала себе горло. Потому что любила его. Потому что он не смог заплатить.

Стук копыт затих, и Рэнт поднял взгляд. Звери уходили. Перекатившись на бок в каменистом иле в сторону от берега, он взглянул на неспокойное озеро.

Когда найдут ее тело, мужчины возьмут луки и копья и отправятся его искать.

Он продолжал смотреть вперед, на далекую черную линию леса на другом берегу. Там жили гигантские звери. И теблоры.

Поднявшись на ноги, Рэнт обнаружил, что все еще сжимает в руках одеяло, из которого давно вырос. Скомкав его в левой руке, он шагнул с берега в ледяную воду.

И поплыл.

На близлежащих фермах все еще лаяли собаки, когда последняя сотня карибу покинула вытоптанные поля, продолжая свой путь на юг к остаткам леса, что еще сохранились возле поселка. Глядя на этих оленей, охотник подумал о том, какая судьба их ждет. Он опасался, что вскоре, как только разойдутся слухи, начнется резня.

В его силки попали пять зайцев, в том числе самка с нерожденными детенышами, о чем он искренне сожалел. Зима нынче выдалась суровой, и мяса на зверьках было немного. Территория Диких земель постоянно уменьшалась. Одно селение за другим пускали корни, все больше появлялось вокруг людей с топорами и горящих кустов, и становилось ясно, что в охотниках вскоре отпадет нужда.

Будь он на пару десятков лет моложе, он бы возмутился, готовясь в гневе бежать прочь от наступающей цивилизации. Мир казался весьма обширным, но его порой преследовала мысль, что рано или поздно настанет день, когда исчезнут последние дикие места и старые охотники вроде него будут сидеть в тавернах, накачиваясь элем и рыдая от ностальгии, или бессмысленно блуждать по вонючим переулкам, став очередными жертвами прогресса.

Но все эти мысли возникали лишь мельком. Единственным, что действительно имело значение, была его собственная повседневная жизнь. Остальное охотника не интересовало. Он был не из тех, кто способен довести себя до белого каления, пытаясь дотянуться слишком далеко вперед, подобно костлявой руке из могилы, или назад, в жалкой попытке вернуть все, как было раньше.

И все же, когда звери уходят, на их место должно прийти нечто ужасное.

Дорога, что вела в поселок, была грязной, с вывороченными камнями и со множеством выбоин. Возможно, вскоре появятся рабочие, чтобы привести ее в порядок. Наверняка они станут ругаться и проклинать все на свете, а если день будет жарким и в воздухе повиснет тяжелый запах навоза и травы, мало кто даже заметит, что наступила весна.

Посмотрев налево, он окинул взглядом озеро, замечая в воде у берега туманные облачка ила. То тут, то там на поверхности плавали мертвые туши. Вода была холодной.

Внезапно охотник остановился, прищурившись. Что-то все еще билось в воде. Вглядевшись, он убедился, что видит голую руку, которая поднималась и опускалась. Он поискал взглядом перевернутую лодку, но человек, похоже, был там один.

И он был обречен.

Охотник, однако, не сомневался, что, если он не попытается помочь, призрак утопающего будет потом преследовать его всю оставшуюся жизнь. Равнодушие всегда имело свою цену, и он устал ее платить. Ускоряя шаг, охотник направился через мост над Вонючим ручьем в сторону берега, где лежали вытащенные на сушу рыбацкие ялики. В это время года рыба и угри еще дремали на глубине, и до выхода угрей на отмели и в протоки оставался месяц. В общем, сейчас не сезон для рыбалки. Большинство лодок не двигались с места с прошлой осени.

На берегу в эту раннюю пору никого не было. Охотник, однако, увидел старый ялик Капора, который лежал на песке рядом с новым. Разбитый и протекающий, ялик этот простоял без дела все прошлое лето, но охотник выбрал именно его, решив, что Капор вряд ли станет особо злиться из-за того, что он воспользовался лодкой, которую все равно оставили гнить.

Добравшись до ялика, он бросил связку зайцев на землю и перевернул лодку. Швырнув в нее добычу, он начал толкать ее к воде. Незадачливый пловец все еще был там, хотя руки его двигались уже медленнее.

Несколько мгновений спустя, столкнув ялик на воду, охотник забрался внутрь. Мачту он поднимать не стал, поскольку ветра все равно не было, и, достав весла, вставил их в уключины в потрепанных гнутых бортах.

Гребля была для него непривычным занятием, и вскоре он вспотел. Взглянув в сторону берега, охотник увидел темные силуэты первых местных жителей, пересекавших Центральную улицу. Потом появился одинокий рыбак, неся ведро к своему ялику. Не Капор – скорее всего, кривоногий Вихун, судя по походке. Увидев на озере охотника, рыбак остановился, но тут же двинулся дальше. Вихуну не хватало воображения, и он редко о чем-то задумывался надолго.