Пока парень собирался, Дамиск взял лук и колчан, заставляя себя вернуться мыслями в настоящее.

«Пусть остальное подождет. И так уже слишком много для нас обоих. Что может один человек против безумия целого мира? Тем более что Рэнт еще, в сущности, ребенок.

Я говорил ему о справедливости, а он потом рассказал такое… Карса Орлонг, тебе за многое придется ответить. Когда твой отпрыск всерьез разгневается, когда он в полной мере осознает предательство – не женщины, которая ничего не могла поделать, но мужчины, который проклял ее кровавым маслом. Твое предательство, Карса…»

Дамиск потер лицо и еще раз глубоко вздохнул, оглядываясь вокруг. Прошедшие здесь карибу уничтожили все под ногами, полностью сожрав внизу ветки, отчего лес теперь выглядел иначе. Никаких видимых звериных троп не осталось, а эти места были ему незнакомы.

Иными словами, идти придется медленно. Дамиск продолжал стоять лицом к ожидавшему их крутому склону, пока Рэнт не закончил свои дела и не подошел к нему, и лишь тогда повернулся к полукровке.

– В следующей жизни моя душа восстанет из гниющих костей в самой унылой и черной долине, да там и останется. – Он поскреб в бороде. – Одна благословенная пометка? Что ж, неплохо для начала.

Найденный ими относительно целый каменный гребень находился в глубине суши. Озера видно не было, хотя Дамиск знал, что они идут параллельно его берегу, двигаясь на запад. Но даже эта каменная возвышенность была усеяна трещинами, неровностями и карстовыми воронками, в большинстве которых остались лишь черный ил да клочья вытоптанного бесчисленными копытами мха. Надеяться найти стоячую воду они могли, лишь миновав пересеченную карибу местность. Дамиск рассчитывал добраться туда прежде, чем станет слишком темно.

Только немногие сосны и черные ели были здесь достаточно высокими и толстыми, а их корни извивались по камням, будто веревки или щупальца, в поисках трещин и покатостей, и по мере того, как сгущался сумрак, идти становилось все опаснее. Прохладный воздух сменился холодным, но уже не по-зимнему жгучим – явный признак того, что в мир пришла весна.

Время надежд, новых амбиций, воодушевления и решимости. Время, когда вновь возвращаются былые заблуждения, наполняя свежий ночной воздух навязчивыми обещаниями. Дамиск все больше мрачнел. Он слишком много раз видел наступление весны, частенько ощущая пустоту под видом возрождения и скрывающуюся внутри гниль.

На протяжении всей своей жизни охотника он видел, как исчезает дичь в пределах становящегося все шире круга с поселком Серебряное Озеро в центре. Слишком многие люди, обманутые ежегодным переходом одного сезона в другой, верили, будто мир неизменен и вечен. С точки зрения Дамиска, подобная утешительная ложь являлась одной из худших разновидностей глупости.

Но изменения не были непредсказуемыми – собственно, даже наоборот. Когда глаза у тебя открыты и мысли работают в полную силу, многое из происходящего не только предсказуемо, но и неизбежно.

Он хотел было объяснить все это Рэнту, шедшему рядом с ним великану-ребенку, изложить свою теорию об устройстве мира, о том, что его самое могущественное постоянство заключается отнюдь не в законах природы, не в потребности есть, спать и размножаться, не в том, что города и государства сперва возникают, а затем рушатся, не в сезонах и традициях, не в тех границах, которые чертят на земле звери и люди.

«Нет, парень, самое могущественное постоянство – глупость. Ничто другое рядом с нею и близко не стояло. Глупость убивает всех зверей, опустошает небо от птиц, отравляет реки, сжигает леса, развязывает войны, питает ложь, раз за разом заполняет мир изобретениями, которые лишь идиот может счесть полезными. Глупость, парень, побеждает любого бога, сокрушает любую мечту, обрушивает любую империю. Ибо в конечном счете дураков намного больше, чем умных. Будь это не так, мы бы не страдали снова и снова, поколение за поколением и во веки веков».

Но парень был слишком юн для столь мрачных уроков, которые был готов преподать ему окружающий мир. Бедняге и так уже хватило ужасов в жизни. К тому же рассказывать об этом кому-то не имело смысла. Глупость не нуждалась в союзниках среди умных, поскольку ничто не могло бросить ей вызов.

Тени стали длиннее, на гребень гор опускалась тьма, но Дамиск с Рэнтом наконец-то ушли подальше от оставленной стадом оленей просеки. Впереди виднелась мешанина поваленных черных елей, а дальше – широкая впадина в каменном основании, заполненная талой водой.

– Это нам вполне подойдет, – заключил Дамиск, глядя на отвесные стены из корней поваленных деревьев.

Рэнт с озабоченным видом присел на корточки. Парень пока не был готов что-либо сказать, так что охотник решил его не торопить. Он подошел ближе к стене из земли, корней и камней, среди которых, несмотря на сгущающиеся сумерки, можно было разглядеть бледные отблески.

Кости в этих местах не сохранялись надолго – почва была слишком кислой, а в лесу хватало падальщиков, как мелких, так и крупных. Обычно здесь почти ничего не оставалось, кроме рогов и редких обломков челюсти, удерживаемых вместе твердыми зубами, которые Дамиск порой находил среди камней или мха, выбеленных солнцем. Жизнь черных елей составляла не более тридцати-сорока лет, и стены из корней были не особо велики.