Несмотря на съеденные грибы, живот все равно подводило. Рэнт знал, что сегодня уже больше еды не найдет, и не видел никакого подходящего укрытия от ночной прохлады. Внутренний голос подсказывал, что вариантов у него осталось немного, но самым легким было попросту сдаться: прилечь в какой-нибудь каменной ложбине, а когда наконец придет смерть – что ж, он не станет с ней сражаться.

Тени удлинялись, окрашивая волнообразную каменную поверхность похожими на черные шрамы полосами, тянувшимися от валунов и деревьев, которые будто пытались вонзить в камень собственные ветви. Вокруг простерся узор из трещин и бездонных ям.

Безопаснее всего было вообще не двигаться с места. Соскользнув с валуна, Рэнт свернулся в клубок у его подножия. Сколь бы маленьким он ни пытался сделаться, единственное имевшееся одеяло не могло его укрыть. Ступни и лодыжки уже распухли и покраснели от комариных укусов, и парнишка осторожно прикрыл их, хотя грубая ткань лишь усилила зуд, а затем стал ждать наступления ночи.

Если Дамиск говорил правду, мать Рэнта осталась жива. Он был этому рад, зная, что без него и его постоянных жалоб на голод мама наконец-то сможет успокоиться. И еще сэкономить денег на починку протекающей крыши. Он мысленно представил, как уходят последние мужчины и мать спокойно засыпает, не слыша доносящегося с чердака скрипа кровати, в которой прежде беспокойно ворочался во сне сын. Он увидел ее лицо, на котором разгладились морщины, с которого исчезли все синяки и отвалились струпья. До чего же она красивая.

А по Центральной улице между тем слонялись его старые друзья, держа в руках камни, которые им теперь не в кого было швырять. Пьянчуга Менгер выставлял ведра с объедками для собак в переулке позади таверны. Капор, Арко и Вихун сидели внутри за столом, расположенным ближе всего к очагу, поскольку они были уже старые, а старикам всегда холодно, и говорили о том же, о чем и каждую ночь: о рыбной ловле, сетях и лодках, которые следовало заново покрасить.

Та же затянутая облаками луна взошла над поселком по другую сторону озера. Те же звезды вспыхивали в темнеющем небе. Ничто не казалось Рэнту далеким, и вместе с тем многое стало теперь для него недосягаемым. У него осталась лишь свобода мыслить, и мысли Рэнта кружили в ночи, уносясь вдаль, ибо, когда темнело, чужак в его голове замолкал, сдавшись окружающему миру.

Он слышал летучих мышей, приглушенный щебет нахохлившихся птиц, а высоко наверху тянулся звездный путь, принадлежавший духам. Нынешняя ночь выдалась безветренной, и его окутал рой кусачих насекомых.

Отец его не был богом, да и не мог им быть. Боги умели перешагивать горы, переходить вброд самые глубокие озера и рвать деревья, будто цветы. Они были столь высоки ростом, что никто из суетившихся далеко внизу людишек ничего для них не значил.

Большинство жителей Серебряного Озера были натианцами, которых много лет назад оттеснило туда малазанское вторжение. Они ушли так далеко, как только могли, а потом их поглотила империя. Но на фоне всего этого началась работорговля, и сперва рабами становились обитатели северных лесов, ничем не отличавшиеся от жителей поселка. Потом, однако, работорговцы нашли теблоров, слишком малочисленных, чтобы с ними сражаться. Рэнт не понимал, как можно считать себя вправе владеть другими людьми, но, так или иначе, теблоры были сильнее прочих и жили дольше, чем любые лесные дикари, что делало их более ценным товаром.

Поселок Серебряное Озеро разбогател. Все жили в хороших домах, в относительной роскоши, по крайней мере, никто не голодал. Но малазанцы выступали против рабства, ибо в Малазанской империи это считалось противозаконным. Началось сражение между деньгами и законом, и спустя какое-то время последний в конце концов победил.

Дамиск объяснял все это Рэнту, пока они шли. Казалось, будто в черепе у охотника накопилось слишком много слов и ему требовалось непременно все их выложить. Он говорил, что история – это собрание истин, иногда скрытых или искаженных, вплоть до неправды, но если как следует в них покопаться, то обман всегда можно обнаружить. Однако большинство людей не желали заморачиваться, особенно если удобная ложь приносила им богатство и счастье.

История жила в воспоминаниях; вот только воспоминания были у каждого свои собственные, и все помнили события по-разному. Так что история становилась также непрекращающимся спором истин.

«Есть еще кое-что, Рэнт. История – вовсе не прошлое. Прошлое миновало, оставшись позади, и к нему больше нет возврата. Нет, история – это то, что мы несем в себе здесь и сейчас. Это история наших воспоминаний о нашей собственной жизни, о жизни каждого, кто ушел до нас. И чем дальше назад, тем меньше воспоминаний, так что мы заполняем пробелы плодами собственного воображения о том, как могло бы быть. Возможно, ты думаешь, что твоего воображения вполне для этого хватит. Но на самом деле это не так. Чем ограниченнее жизненный опыт, тем слабее воображение.

„Но как же дети? – спросишь ты. – Разве они не опровергают только что сказанное?“

И да и нет. Воображение – самая сильная черта детишек, и потому их мир столь чудесен, пока не погибнет, словно бы раздавленный сапогом. Рано или поздно ребенок учится оставлять воображаемый мир позади, переставая подпитывать его фантазиями. И тогда мир этот увядает».

Рэнт тогда согласно кивнул.

«Да, – подумал он, – так оно и есть: я чувствую, что и впрямь увял внутри».

Слишком много камней осыпали его тело, слишком многие посылали ему вслед проклятия из-за того, кем он был. Ребенок наполовину слеп к происходящему вокруг, но, вырастая, наконец-то начинает видеть все по-настоящему.

«Твой отец – Карса Орлонг, воин-теблор. Возможно, теперь он бог. Именно здесь начинается история твоей жизни, Рэнт. Настоящая история. Это чудо, что тебя не убили еще давным-давно. Но почему так произошло? Ты никогда не задумывался?»

Нет, Рэнт об этом не задумывался. На самом деле он даже не знал, что его хотели лишить жизни, вплоть до самого последнего времени. Все-таки неприязнь – отнюдь не то же самое, что желание убить, правда же?

«Причиной тому страх, – сказал тогда Дамиск, – ты же отродье бога. Что, если Карса Орлонг вдруг узнает о судьбе своего сына? Что, если Карса Орлонг вернется в Серебряное Озеро? Разумно ли гневить бога?»