— Читаю показания Титляновой Лидии Афанасьевны. Пенсионерка, живет по улице Володарского, 164, в квартире № 2. Слушай.

«13 сентября, ровно в 20-00 — я посмотрела на часы — я пошла в булочную. Сколько проходила — не знаю, но считаю, что вернулась домой около девяти часов вечера, примерно за 10-15 минут. Соседка Овсянникова красила пол. На часы, придя из магазина, я не смотрела. Соседей Бурчевых не было дома. От магазина я шла по улице Пролетарской, а затем свернула на свою улицу и шла по проезжей части. Когда подходила к мусорному ящику, то увидела, что по тротуару медленным шагом идет мужчина. Я испугалась его и отошла к противоположной стороне дороги. Улица была не освещена, и поэтому мужчину я не разглядела. Был он в чем-то темном, наверное, в костюме, но не в куртке и не в плаще. На голове ничего не было. Рост — не выше моего. Не толстый. Шел медленно, как будто прогуливался. Я больше ничего не могу сказать о нем, было темно. Никаких звуков, стонов я не слышала. Придя домой, я никуда не выходила и ничего не слышала. Утром, в половине восьмого, уехала к сыну и внукам, там же и заночевала, вернулась домой сегодня, в 12 дня, после того как приготовила обед для сына. Мужчину я видела с расстояния метров семь, но из-за темноты разглядела его плохо, если встречу — не узнаю. Волосы у него не длинные, цвет сказать не могу. Лицо не разглядела. В руках у него ничего не было. Я больше не оборачивалась, куда он ушел — не видела, видела только, что он дошел до угла. Я перешла через дорогу и, открыв калитку, прошла к себе домой».

— Ну вот, пока все.

— Спасибо. Позвони в Сидоровку, в сельсовет, предупреди, что часам к шести вечера, когда народ пойдет с работы, подъедем. Пусть ждут гостей. Мы же — к бабушке Ирины.

Климова Л. Н., бабушка Ирины:

«Внучка лицом в отца выдалась. Симпатичная девка росла. Волосы что смоль. Валентин-то мужик смазливый. Оттого и гулял. Душа моя с самого начала чуяла, что не будет у Раиски, у дочки, спокойной семейной жизни. Рая-то институт одолела, он же — неуч. Ей на концерт, в кино охота, а зятек по сторонам зыркает. Да и бабы чужие сами льнули. Красавец, на цыгана похож. И Райка, хоть с образованием, за него держалась. Любил и винцо попить, особливо если надармовую.

Нет, Ирину он не бил. Или, может, боялся: она ведь как взглянет. А с января, как другая его прибрала, начал он буянить, денег, что по алиментам высчитывали, жалеть. Это его та бабенка накачивала, вот он и бесился, что в месяц шестьдесят рубликов уходило на Ирину. У него от этих денег ум помутился. Говаривал со зла, что, мол, могла бы Ирина и сама работать, а учиться вечером. Раиса молодец, хотела дать дочери полное образование. Но Ирину блюла шибко строго. Боялась, что это самое — отцовское — в ней взыграет. Но внучка и сама была от ухажерства далека. Нет, нет... В школе или по соседству у нее никого не было. Не успела...

Я тут, однако, приметила, что дружок внука о ней выспрашивает у Юры. Юра — это мой внук, от сына Василия. У меня двое: дочь Раиса и Василий. У Васьки в семье вроде — тьфу, тьфу, не сглазить — ладно. Дочь его, старшая внучка, замужем. По любви живет. Юрка-то работает шофером на автобусе. Работа по нраву. Так что у Василия слава богу... А Раиса... Молода еще: сорок лет. Другая бы давно нашла себе нового, а эта по цыгану бесится. И сама нервничает, и ему истерики устраивала. Надо было давно пнуть под зад. Может, все бы по-другому пошло. Вот внучку бог прибрал... Не дано Раисе счастья, не дано! Внученьку больно жалко. Хорошая девка росла...

Тринадцатого мы с дочкой копали картошку на участке. Потом Рая поспешила к подруге. Я вернулась домой в шесть вечера. Дочь прибежала после одиннадцати.

...Что за дружок у Юры, не знаю хорошо. Зовут Колей. Где работает? Не знаю».

Кассир-контролер, девушка лет двадцати трех с новеньким обручальным кольцом, счастливо сверкавшим на весь небольшой магазинчик, работала быстро и уверенно. Левой рукой перебирала в металлических сетках, что подставляли покупатели, правой выбивала чеки. Получала деньги, выдавала сдачу. «Профессионально работает», — отметил Гарусов и огляделся. Картошка, морковь, свекла, яблоки, помидоры — все было свежим, сочным, — должно быть, недавно поступило с полей. На полках стеклянные и железные банки с различными наклейками. Обычный магазин. Ничего примечательного.

Гарусов прошел к заведующей. Та приветливо встретила его (звонили из милиции), но протянутый следователем конверт с чеком взяла настороженно.

— Ваш чек? Простите... Имя? Отчество?

— Елена Семеновна. Наш...

— Он что-нибудь говорит вам, Елена Семеновна?

Она уставилась на клочок бумажки:

— Ничего не вижу криминального. Все правильно отбито.

— Дело в том, что именно этот чек оказался на месте преступления. И вполне возможно, что человек, у которого был этот чек, то есть покупатель вашего магазина, преступник. Понятно?

Заведующая мучительно вникала в его слова, пытаясь сообразить, с какой стороны грозит опасность:

— Не очень...

— Елена Семеновна, можно ли вспомнить — я понимаю, это почти нереально, но все же: кто мог унести этот чек в своем кармане?

— Что вы! Столько народу! Тринадцатое... Суббота... В выходные самый наплыв. Да и арбузы подвезли. Машину. Две с половиной тонны. Вчера закончили продавать. Я боюсь, что ничем помочь вам не смогу.

— Вы были в зале?

— Да, весь день находилась в торговом зале.

— А на кассе кто работал?

— Тринадцатого? По нечетным дням работает Тома Рузаева, то есть... как же ее новая фамилия? Ах да, Сарышева... По четным — Валя Сивцова. Кроме девушек, в каждой смене две женщины, они фасуют, подают товар, следят за порядком в зале. И уборщица.

— Сегодня пятнадцатое. Тома?

— Да.

— Можно с ней поговорить?

— Конечно.

Они вышли в зал. Заведующая приблизилась к кассе и что-то зашептала на ухо девушке. Та бросила на молодого следователя любопытный взгляд, встала и подошла к Гарусову, который выбирал сеточку с помидорами. Елена Семеновна села на место девушки.