Шрифт:
Опустошенно сижу на табуретке, оглядывая стены, которые не видели ремонта лет пятнадцать.
– Мальчик, ты кто?
– подслеповато щурится неопрятная старушка с сигаретой.
– Ты кто?
– Да Федор я!
– с лёгким раздражением бросает Федя.
– Машка, ты вернулась?
– смотрит на меня.
– Пошла вон... Нечего тут тебе...
– Бабка, ты иди, - тихо подталкивает ее Семён в дальнюю комнату.
Старушка, держась за стену уходит вглубь дома. С ужасом смотрю, как штора в проходе на мгновение касается ее зажженной сигареты.
И печь у них на дровах... Заслонка. Пол деревянный. Штукатурка кое-где осыпалась, оголяя перемотанный изолентой провод.
Ааа! Как же они ещё не сгорели?!
Вспоминается сразу запах удушающей гари.
– Мальчик, ты кто?
– снова доносится из комнаты.
– Да Сёма я…
– Она что вас даже не помнит?
– хриплю я, стягивая шарф.
– Это недавно стало так, - вздыхает Федор.
– У нее давление поднялось, скорую вызывали. А потом она стала такая...
– Насколько недавно?
Переглядываются.
– Год, может...
– И как же вы живёте?!
– Нормально живём. Мы самостоятельные. Готовим сами, стираем сами. Бабку кормим. Вещи сами покупаем.
– И кошельки ворует тоже сами, - вздыхаю я.
Отводят глаза.
– На что вы живёте?
– Бабка пенсию получает. И ещё там что-то... детские? На карту. Карту мы забрали.
– Бабушке вашей нужно в больницу. У нее, вероятно, был инсульт. Не понимаю, почему ее не забрала тогда Скорая...
– Аа... Так она не поехала. Боится она врачей. Не сдавайте нас, пожалуйста. Мы нормально живём... А в интернате мы были. Там хуже. Мы оттуда сразу в колонию попадём.
– Почему?
– Потому что терпеть мы не будем. Будем бить в ответ. А когда против толпы, бить там можно только чем-то!
– нагнетает Семён.
– Лопатой, например. Или арматурой!
– подхватывает Федор.
– А это... колония.
– Или - бежать оттуда. Тут дом. А будем бездомные.
– Господи...
– хвастаюсь за голову.
И что я должна делать?!
Проверяю холодильник. Пусто. Сосиски какие-то сомнительные!
Сок. Печенье.
– Что вы едите? Вот это?! Где хлеб? Молоко?
– Ну купим...
– Сигареты вы купите!
– Нет! Не будем... Правда! Ну, честно!
– наперебой убеждают меня.
– Телефоны у вас откуда такие? Ворованные? Или отобрали у других детей??
Молчат.
– Понятно! Где ваши вещи? Я хочу посмотреть. Где учебники... Обувь свою покажите. Дневники покажите!
– пытаюсь охватить я все сразу.
– Ну чо Вы, Наталья Антоновна...
– дуются они.
– Немедленно!
Беспардонно роюсь в шкафах, разбирая вещи и кое-какие продукты.
– Наташ... Ну, пожалуйста...
– ходят за мной по пятам.
– Не сдавай нас... Мы не будем с уроков сбегать... Мы купим молоко...
Бросая всё, сажусь обратно на табуретку.
Год!!
– Тетя есть у вас? Кто-нибудь, кто вас может взять, пока бабушку обследуют.
– Тетка есть. Но не возьмёт. У нее свои. Она к нам не ходит. Дядька есть еще...
– Телефон его?
– Нет у нас. В Москве он где-то.
– Понятно.
– Ну пожалуйста! Мы нормально живём.
– Если ты нас сдашь... Из интерната убежим.
– Да вы понимаете, что я вас тут не могу оставить? Это же все вспыхнет в любой момент!
– с ужасом вспоминаю свой пожар.
– В интернат - не поедем!
– категорически.
– Господи, боже мой? Что с вами делать то?! Снимайте шторы к черту. Бабушке дома курить не позволять! Что вы готовите?
– Картошка... Макароны...
Варю с ними суп из этих сосисок. Наводим подобие порядка. Убираю из кухни все, что может загореться. Беру у них номера телефонов. Даю им свой.
– Так. До завтра. Уроки сделаете, сфотографируете, пришлёте мне, я проверю.
– Спасибо, Наташ!
– Никаких "спасибо", - строго шиплю на них.
– Я ничего не обещаю. Я думаю, как сделать правильно. С бабушкой вашей и вами. Но - завтра. Сегодня - ладно уж.
А завтра - суббота! У меня выходной. И у Марины Васильевны тоже.
– Ты хорошая. Спасибо! Мы все будем делать что скажешь.
– Не подлизывайтесь. Я все равно считаю, что интернат более хороший вариант.
С тяжёлым сердцем ухожу от них.
По дороге захожу в Спарту, ищу Аишу. Охрана сообщает, что она будет только в конце следующей недели.