— Здорово, Тём. Ага, — задумчиво глядя на телефон, отозвался я. — Как Бадма, как Мишка?

— Как я в санчасти — спят и едят, не жизнь, а малина! — бодро отозвался друг и поставил передо мной картонный стаканчик. — Вот, к Самвелу заскочил, твой любимый, таёжный. Привет тебе передавал.

— Ага, спасибо большое! — чай был очень кстати.

— Серёга скоро подойдёт, принесёт бумаги на закупку дронобоек. Я согласовал, если что, — предупредил он, глядя на поднимавшееся над Городом Солнце и вдыхая аромат кофе с кардамоном, которым его регулярно баловал Врунгелян.

— А нафига нам ещё-то? — удивился я.

— Да журналюги после открытия спортшкол этих как с цепи сорвались! — фыркнул Головин. — Дня не проходит, чтоб пару-тройку не запустили посмотреть одним глазком, что это там у них происходит? — последнюю фразу он проскрипел голосом шакала Табаки из мультика про Маугли, заставив меня улыбнуться.

— Мы за неделю их насшибали уже восемнадцать штук. Мавики, Фантомы, даже Инспайр один. Мультов на пять уже облегчили свободную прессу, — довольно ухмыльнулся друг. — А тут прошла информация, что готовят со дня на день массированный налёт, несколько десятков сразу, с трёх направлений. За дурачков нас держат, Дим. Оскорбления снести не могу такого!

— Что, с запада зайти не выходит? Митрофаныч, как и обещал, собачку погулять выпускает? — улыбнулся и я.

— Ага. Видал я на камерах, как из лесу эти стримеры-блогеры-как-там-их-маму выбегали в мокрых штанишках.

— Может, встретить их в лесочке да в профилактических целях за лица пощупать? — предположил я.

— Солдат ребёнка не обидит, — оскорбился даже Головин. — Да и толку нет — они, кажись, из тех, кто побольнее любит. А чуть что — в плач и вой, да бегом к этим, как их, чертей… Помуд… Обмуд…

— Омбудсменам? — хмыкнул я, помня «любовь» друга к нерусским словам.

— Ага, к ним самым. И — ну причитать: «обидели мышку, написали в норку!», тьфу, стыдоба! Поэтому их надо не за лица, а за карман брать. Вот погорит у них ещё мультов на пять-десять техники — пусть сами объясняются с теми, кто их посылает. Или штаники пусть подворачивают — и нахрен с пляжа на самокатиках своих.

Современную молодёжь Тёма по большей части игнорировал, а частью — вполне заслуженно презирал. Кроме, пожалуй, тех, что учился в профильных учебных заведениях и нашей «путяге». Он взял над ней негласное шефство в части боевой и политической подготовки, и успехами пацанов гордился сильнее, чем своими.

— Можно перехватить управление и себе забрать дроны, — неожиданно сообщил мой телефон, лежавший экраном вниз. Голосом Доминика Торетто.

— Ты, колдун проклятый, теперь и чревовещание практикуешь? — чуть склонив голову к плечу, Головин обводил стволом Стечкина кабинет. Обернулся он быстрее, чем даже я мог от него ожидать. Крышка магазина, или пятка рукоятки, или как там называется самый низ ручки пистолета, опиралась на стакан с кофе, но почему-то в том, что на меткости выстрела это не отразится, сомнений не возникало.

— Извините! — продолжал мой телефон, к которому я внезапно утратил всё доверие. — Это я, Женя Курочкин! Я нечаянно послушал ваш разговор, мне правда очень интересно.

Тёма скользящим шагом обошёл стол, водя стволом по сторонам, поглядывая на экран своих смарт-часов, которые, насколько я знал, были почти такими же секретными, как и сам приключенец. Часы молчали и сигналов никаких не показывали. Обойдя кабинет и никого, предсказуемо, не найдя, уставился на меня взглядом, врать или испытывать терпение которого было опасно даже своим.

— Это Женя Курочкин, — пожал я плечами и ткнул пальцем в трубку на столе, не сообщив Головину ничего нового.

— Я рад безмерно, — ответил он голосом, в котором нельзя было заподозрить неискренность. Об неё можно было споткнуться и выбить палец на ноге.

— Он — айтишный гений, раньше с Кириллом работал, у которого я Раджу взял. Теперь, видимо, на вольных хлебах. Условились с ним завтра созвониться, но, похоже, завтра уже смысла нет. А ты правда можешь их поймать и к нам на территорию посадить, но чтоб они при этом сигнала никуда не передавали, Жень? — чуть склонился я к трубке.

— Да, это несложно, — тут же отозвался он.

— А ты нас сейчас видишь, Женя? — от тона Головина у меня стало кисло во рту.

— Ну… откровенно говоря, да, — помолчав, признался Курочкин неожиданным голосом смущённо-оробевшего Торетто.

— А скажи, пожалуйста, Женя, кому из моих людей нужно занести строгий выговор в грудную клетку за это? — теперь от слов Тёмы, кажется, начинали болеть зубы.

— Никому не надо, они молодцы! Я полтора месяца вас ломал, и то только смотреть могу — ни лифты остановить, ни лампочками поморгать. Вам, судя по коду, протоколы Павлик настраивал? Он классный! Полтора месяца — это очень круто, правда! Локалки Центра информационной безопасности, третьей и четвёртой службы быстрее поддались, — ответил телефон. Я не имел представления ни об упомянутом центре, ни о службах. Головин, судя по тому, как у него дёрнулись бровь и щека, имел.