Да и что тут было узнавать? Что если бы он был овощем, то был бы картофелиной среднего размера и средней формы? Да, нет, спасибо. Я был тыквенной семечкой или драконьим фруктом. Тем, что, если бы ты дал это бабушке, она бы сказала: «Оох, ну надо же, какая диковинка! А не какой-то там обыденностью, которую подавали к каждому приему пищи и замечали только, если ее зажарят в панировке в форме завитушек или зальют кетчупом, щедро приправив солью. Мне не нужна была приправа. Я и без нее приправлял любое блюдо. Я был тем редким деликатесом, которым баловали себя изредка и только если могли себе позволить. Я не мог быть зачат от корнеплода.

Я услышал чьи-то шаги в гостиной и направился туда, оставив маму заново знакомиться с Риком, который, как всегда, играл в мистера Весельчака и покорял ее. Без сомнения, она уже позволила себе забыть о том, что он много лет просидел в тюрьме и после освобождения занимался черт знает чем. К счастью, у меня не хватило духу рассказать ей об этом, пока мы с ним воевали, так что я догадывался, что для нее это было просто счастливое воссоединение с сильно татуированным преступником. Она всегда была неравнодушна к моим друзьям.

Я вошел в гостиную и пришел в ужас от того, что обнаружил.

Гван стоял там, склонившись над кофейником, который он ставил на поднос, расставлял рядом несколько кружек и высыпал на тарелку пачку печенья. И не просто какое-то печенье, о нет. Гвану нужно было обязательно постараться и поиздеваться надо мной, потому что это были «Oreo». Мои любимые печенья.

Это была ловушка, чертовски грязная ловушка, направленная на то, чтобы попытаться расположить меня к себе, и самое паршивое во всем этом было то, что мне придется подыграть. Потому что он был мне нужен, и хотя от этой мысли меня тошнило, я готов был на все ради Роуг, так что мне пришлось смириться с этим.

— О, привет. — Он внезапно выпрямился, заметив мое появление. — Твоя мама сказала…

— Послушай, давай-ка кое-что проясним, — прорычал я, подходя к нему и тыча пальцем ему в лицо. Его темные шелковистые волосы блестели точно так же, как мои, а эти глаза — черт возьми, у него были мои глаза! Черт подери, становилось все труднее отрицать правду. Я видел ее ясно как день. Как я мог не заметить этого раньше? В нем определенно было что-то от меня… О, черт, все было наоборот. Я был похож на него, потому что он был донором моего ДНК, моим дорогим старым папочкой, моим чистым на руку папашей. — Может, я и хочу узнать тебя получше, но сразу обозначу границы. Возможно, я задам один вопрос и на этом все, слышишь меня? И не смей говорить, что я неразумен, не смей огрызаться на меня, даже если мы окажемся посреди океана в маленькой гребной лодке под палящим солнцем. Если я скажу, что ухожу, я прыгну с этой лодки, поплыву обратно до берега и оставлю тебя там на съедение чайкам, понятно?

— Я понял, — сказал он, и его глаза заблестели, когда он шагнул ко мне мимо кофейного столика. — Я просто так рад, что ты даешь мне этот шанс.

— Ну, он не бесплатный, — предупредил я, и его брови сошлись на переносице, а аура стала более серьезной, когда он вторгся в мое личное пространство. Он был такого же роста, как я, и такой же широкоплечий. Но у меня были мышцы, а он размяк, и я знал, что могу выбросить его в окно, если захочу.

— У тебя неприятности, Джонни Джеймс? — спросил он, протягивая руку, чтобы положить ее мне на плечо.

Я позволил своему взгляду упасть туда, где он прикасался ко мне, уставившись на его руку, пока он не убрал ее. Он что, пытается быть… заботливым отцом? Этот правильный коп с его кристально чистой репутацией и вовремя уплаченными налогами. Эээ. Меня от этого затошнило.

— Да, у меня неприятности, — понизил я голос, ненавидя все это и доверяясь именно ему из всех людей. Но он посмотрел на меня своими большими, щенячьими глазами, и я увидел в них Тома Коллинза, человека, который не раз выручал мой клуб, человека, который закрывал глаза на бесчисленные преступления прямо у себя под носом, только потому что они были связаны со мной. Зайдет ли он так далеко? Возможно. Наверное, я сейчас это узнаю.

— Что случилось? — спросил он, и его голос стал глубже, в нем чувствовался какой-то профессионализм, который вызывал уважение. Это застало меня врасплох, и я нахмурился, оценивая, как он может отреагировать на это, а затем бросил взгляд через плечо, услышав, что остальные все еще болтают в холле, отвлекая мою маму.

— Не при маме, — сказал я. — Мы скажем ей, что идем прогуляться, чтобы разобраться в происходящем. Только ты и я, хорошо?

— Хорошо, — сказал он, решительно кивнув, и я вывел его в коридор.

— Мы собираемся прогуляться по кварталу, — объявил я, и мама повернулась к нам, широко улыбаясь.

Я прикусил внутреннюю сторону щеки, когда она подбежала ко мне и крепко обняла. — Спасибо тебе, Джонни Джеймс.

— А потом мы установим несколько правил о том, когда ему разрешено видеться с тобой, потому что, клянусь Богом, мама, если он пришел сюда, чтобы затащить тебя в спальню, я убью его. Прямо здесь и сейчас.

— Джей-Джей, — выдохнула она, услышав мой свирепый тон, выглядя взволнованной, а ее щеки порозовели, и мои глаза подозрительно сузились. Она ведь не пустила его в свою постель, не так ли? Не так ли??