– Кеннет, здесь для тебя официальное письмо, – сказала Роуз, когда я вошел в бунгало.

– Я знал, что у нас сегодня почта из Штатов, – ответил я, забирая у нее письмо и опускаясь в мягкое кресло. – Это, вероятно, деловое письмо, доставленное сюда по ошибке.

– Оно помечено как «личное», – возразила она.

Я вскрыл конверт и взглянул на письмо.

– Великий боже, – воскликнул я, резко выпрямившись.

Роуз поспешила ко мне и принялась читать письмо через мое плечо. В нем сообщалось, что Томас Уоллес из Нью-Йорка скончался 11 декабря в результате травм, полученных в автомобильной аварии. В нем также говорилось, что его завещание было рассмотрено и что я был назван единственным наследником его состояния.

– Единственным наследником! – воскликнула Роуз. – Много ли он стоил?

– Около двадцати миллионов, – ответила я.

Роуз ахнула, услышав о такой огромной сумме.

– Боже мой! – воскликнула она. – Мы богаты! Кем он был, Кеннет?

– Он был живым примером тщетности человеческой мудрости, – медленно произнес я. – Он был человеком, проклятым слишком большим количеством знаний и безуспешно боровшимся с судьбой и участвовавшим в сражении, которое, как он знал с самого начала, было проигрышным.

Девять месяцев назад, когда «Беренгария» пришвартовалась в Нью-Йорке, я одним из первых спустился по её трапу. Я не ступал на землю своей родины почти четырнадцать лет, и мне не терпелось узнать, как атмосфера самого оживленного города в мире повлияет на нервы, привыкшие за почти полтора десятилетия к перуанским шахтерским лагерям. На причале я нетерпеливо огляделся в поисках друга, обещавшего меня встретить. Не заметив ничего похожего на подтянутую атлетическую фигуру, которую я ожидал увидеть, я направился в дальний конец таможенного поста, и тут чья-то рука легла мне на плечо, а в ушах прозвучал усталый, безразличный голос.

– Ты не сильно изменился, Кен, – проговорил он.

Я развернулся, протягивая руку, чтобы поприветствовать обладателя приветствующего меня голоса, но замер на месте. Бодрой энергичной фигуры, которую я ожидал увидеть, там не было, и мне потребовалось усилие, чтобы узнать своего друга в небрежно одетом человеке, стоявшем передо мной. Можно было ожидать, что четырнадцать лет отнимут у мужчины часть расцвета молодости, но Том Уоллес за это время постарел лет на сорок. Меня поразили не опущенные плечи или морщины на его лице, а его выражение. У него было лицо человека, постигшего все знания, вкусившего все удовольствия и обнаружившего, что мудрость – это суета, а вкус удовольствия – это вкус полыни и пепла. Его лицо было исчерчено печалью и огорчением, но я видел лица с такими чертами, все еще излучавшими жизнь, надежду и веру в будущее. Какое-то мгновение я не мог вспомнить похожее выражение лица, а потом до меня дошло, где я видел подобное. Это было то же самое выражение, что я видел незадолго до казни на лице преступника, приговоренного к смерти. Это было лицо человека, лишенного надежды.

Я с трудом скрыл свое удивление и сердечно поздоровался с ним. Он пожал мне руку с тем же усталым, безразличным видом, с каким разговаривал и спрашивал о моем багаже. Очевидно, он был человеком достаточно известным, потому что одного его слова было достаточно, чтобы быстро найти таможенного инспектора и пропустить меня. Он провел меня к ожидавшему нас роскошному лимузину, и мы покатили к его дому.

– Ты не сильно изменился, Кен, – повторил он.

Я на мгновение замешкался с ответом.

– Ты сам изменился не так сильно, как мог бы, – сказал я, как мне показалось, довольно тактично.

– Раньше ты был более правдивым, чем сейчас, – ответил он. – Тебе лучше говорить мне то, что ты думаешь. Это нисколько не сможет ранить мои чувства. Я выше подобных вещей. Как мир обходился с тобой с тех пор, как я видел тебя в последний раз?

– Мне не на что жаловаться. У меня хорошая должность, и я многого добился на своём поприще. Сейчас я здесь, чтобы выступить в качестве консультанта по предлагаемому слиянию наших активов с активами нашего основного конкурента. Если сделка состоится, мы станем практически контролировать рынок меди в Перу. А как дела у тебя?

– Плохо… или хорошо, в зависимости от точки зрения. Я считаю – плохо.

– Я тут слышал, что ты подзаработал денег.

– О, деньги, – он презрительно махнул рукой, как будто мысль о деньгах вызывала у него отвращение. – Да, я кое-что заработал – больше, чем могу потратить. Я очень преуспел в этом деле.

– А как твоё самочувствие?

– За последние четыре года я ни дня не болел.

– Как продвигается твоя работа?

– Если ты имеешь в виду, есть ли успехи в решении задачи, на которую я потратил всю свою жизнь, то успехи есть. Я нашёл решение.

– Если ты преуспел в своей работе, у тебя крепкое здоровье и, между прочим, ты заработал больше денег, чем можешь потратить, тогда в чём, чёрт возьми, дело? – требовательно спросил я.

– У меня нет будущего, нет надежды, нечего ожидать от жизни, – бесцветным голосом ответил он.

– Нет будущего, ну и ну! – воскликнул я. – О, Том, ты еще молод, и у тебя впереди еще много лет. Подумай, что ты ещё можешь сделать за это время!

– Мне осталось всего восемь месяцев и четыре дня, – сухо проговорил он.