Даю отмашку Трофиму. Его сотня медленно пошла вперёд, к шевелящемуся валу издающего жалобное ржание и стоны.

Бойцы приступили к контролю и зачистке. Фургоны в том же порядке двинулись вперёд в сопровождении полусотен, объезжая кучу погибших. Проверяя, тех, кто прорвался во фланги. Тронулись и мы, с молчаливым Павлом, ротмистром, Шуваловым. Подполковник был спокоен. Бойцы проведя зачистку и быстрый сбор трофеев двинулись в шеренге вперед, фургоны пристроились с боков.

— Наши, кажись, возвращаются, — сказал Эркен, щурясь в даль. Он был самый глазастый из нас, видел на полверсты дальше, чем остальные. Мы остановились, наблюдая, как в клубах пыли показались казаки. Они обтекли нас широкой дугой, постепенно сбавляя ход. Лошади тяжело дышали, бока ходили ходуном, с крупов капала пена.

— Турки на хвосте, — хрипло крикнул кто-то сзади. Три сотни всадников выскочили было в атаку, но после двух дружных залпов развернулись обратно, оставив на поле около сотни убитых и раненых. Повторился прежний манёвр. Казаки, дав коням передохнуть, снова двинулись неспешно вперед. Мы последовали за ними. Через час подошли к месту боя. Перед нами открылась ужасная картина разгрома колонны. Обозные телеги стояли в растянутой колонне, разграбленные, перевернутые, некоторые поломанные. Кругом лежали мертвые солдаты по одиночке, кучами, в неестественных позах, застигнутые внезапным, смертельным ударом. Некоторые сжимали оружие даже в смерти. Между ними туши лошадей, мешки с рассыпавшимся зерном, шинели и другие вещи. В сотне шагов от этого пекла, копошились живые. Они сидели, лежали, кое-кто стоял, опираясь на штыки. Глаза пустые, лица в пыли и запекшейся крови.

— Господи… — прошептал кто-то за моей спиной. Даже Шувалов, обычно невозмутимый, сжал кулаки.

Разведку и Дорожного отправил вперёд к селению. Подошли к остаткам колонны. Нам на встречу поднялись пожилой штабс-капитан, поручик и прапорщик. На всех грязные мундиры, рванные в некоторых местах. У совсем молодого прапорщика были видны дорожки слез на грязном лице и помятый кивер.

— Штабс-капитан Валуев, заместитель командира горно егерского батальона. Батальон следовал к селению Аркалык — его голос сорвался, капитан с трудом сплюнул — был внезапно атакован конницей турков, не меньше тысячи. Построить каре успела только вторая рота. Остальные отбивались кто как мог.

Его глаза, воспалённые от дыма и усталости, метнулись в сторону разгромленного обоза, где лежали мёртвые тела егерей.

— Не знаю сколько бились, но турки смогли прорвать каре. Думал конец нам, а тут ваши казаки. Ударили османа и стали отступать, турки кинулись за ними. Потом смотрю, скачут обратно, пронеслись мимо нас и к границе стали уходить. Господа, у вас есть лекарь? Наш командир, подполковник Мангер, тяжело ранен, батальонный фельдшер погиб.

— Показывайте, где он? — сказал я. Мангер лежал на земле. Вся голова была залита кровью. Глубокая, частично скальпированная рана, на границе височной и теменной области. Вид таких ран всегда пугает от обилия крови, но скорее всего он больше пострадал от сильного удара саблей по голове. Бестолковый кивер в данном случае частично смягчил сабельный удар.

— Аслан тащи скорую помощь.

Бойцы под командой командиров делали свою работу. Дал команду становиться лагерем. Пришлось заниматься ранеными, а их было не мало.

— Капитан придите в себя и приведите своих людей в порядок. Организуйте похоронные команды и сбор всего ценного, что осталось. Выполнять! — жестко приказал я.

— Слушаюсь — ожил капитан. Слышались команды, окрики. У фургона с двух сторон соорудили навесы и стали собирать раненых. Раны в основном были резаные, что давало надежду на выздоровление большинства раненых. В сотне девять раненых, трое ранено стрелами, что очень удивило меня. По ходу сбора трофеев выявился факт слабого оснащения башибузуков огнестрельным оружием и то что было, сильно устаревшее. К вечеру вернулись казаки. Павел воспользовался тем, что я был занят, тихо присоединился к Дорожному и проехался к селению. Он был мочалив и подавлен. Сел у костра сгорбившись и смотрел на огонь пустыми глазами. Дорожный подошел ко мне и усевшись рядом стал рассказывать.

— Подъехали к селению, а там жуть такая, что до сих пор не могу прийти в себя. Чего уж о полковнике говорить. Турка такое там творил, что некоторых казаков вывернуло, полоскало до судорог. Всех, кто не ушел, порезали, видать мытарили страшно перед смертью, особенно женщин. Господи, как такое можно творить — перекрестился Дорожный. Он говорил тихо, тяжело сглатывая.

— От роты той, что в старой крепости стояла, почитай ни чего не осталось, двадцать восемь человек. Врасплох застали. Да и крепость та, одно название, две полуразвалившиеся стены.

— Так, Василий Иванович, впрягай в работу казаков. Завтра утром мы должны быть на месте. Потери есть?

— Да — вздохнул Дорожный. — Двое у нас и трое у кубанцев, трое поранены. Поздно вечером закончил с ранеными, вернулась разведка, доложила, турки ушли за границу. Подошёл Андрей.

— Командир, Павел совсем раскис, молча сидит у костра.

— Не было печали, мать вашу, уважаю.- вырвалось у меня помимо воли.- Пошли мозги править твоему дружку.

— Не каждый выдержит такое — вздохнул Андрей.

— А какого хрена поперся сюда, чурка золочённая с царскими ушами. Хотел острых ощущений, вот пусть и хлебает полной ложкой.- сорвался я на Андрея.- Ладно, не обижайся, не со зла, а с досады.

Мы подошли к костру у которого сидел Павел и ротмистр. Казаки сопровождения расположились рядом.

— Доброй ночи, господин полковник — сказал я голосом в котором не было ни капли почтения и придворного подобострастия, не скрывая свое недовольство. Только жесткая требовательность командира.