В-третьих, это было просто приятно. Всю жизнь быть ответственной за быт, дом, хозяйство и вдруг, пусть и ненадолго, ощутить себя хрупкой девочкой. Это было не просто приятно, это было странно и волнительно.

Я невольно ловила себя на том, что, отправляясь в клинику обязательно подкрашивала ресницы и делала легкий, практически незаметный макияж. Как-то по-особому укладывала волосы. Еще хотелось принарядиться, чтобы выглядеть чуточку моложе и легче.

И вот этот ощущение легкости – оно было странным, непривычным и по-особому пьянящим.

Да, у меня в душе по-прежнему кровоточило после предательства. Но если сначала казалось, что с такими ранами не живут, то теперь вдруг стало очевидно, что не так. Можно жить, общаться, вкусно кушать и заниматься интересными делами. Даже смеяться можно! Если, конечно, не запрещать это самой себе, не принуждать к страданиям, специально загоняя себя в лабиринт воспоминаний, сожалений и мучительных размышлений о том, что сделала не так.

— Запомни, Вер, к себе надо относиться бережно. В мире и так полно тех, кто готов обесценить и сделать больно. Не будь одной из них, — повторяла Люба и ее слова потихоньку, медленно, пробивались сквозь бесконечную череду «надо», «должна» и «мир развалится, если я не сделаю».

Время не стояло на месте.

С момента развода прошло уже больше трех месяцев и на пороге стояла весна. Меня по-прежнему убивала холодность и предательство детей, а по ночам часто снился кошмар – я приезжала домой, подходила к воротам и не могла отпереть замок, и в какой-то момент вспоминала, что это больше не мой дом. В этот момент неизменно наступало пробуждение, и я подскакивала на кровати в холодном поту и с отчаянно трепещущим сердцем. По-прежнему накатывала тоска по счастливому прошлому, но что-то уже менялось. Какие-то запчасти, крайне необходимые в прежней жизни, отваливались за ненадобностью, уступая место чему-то новому.

Первой начала умирать ревность. Я вдруг поняла, что чувства к бывшему мужу стали другими. Обесцветились что ли, поблекли. Если раньше я была уверена, что они навсегда, то теперь все чаще попросту забывала о них. Если он смог так легко отказаться, то почему я должна за них цепляться? Не должна и не буду.

Постепенно из единственного и любимого, Ланской превращался в чужого. Во внушительный эпизод прошлого. Очень внушительный, но оставшийся позади. Меня уже практически не ранило то, что сейчас он был с другой. Молодой, яркой и «более подходящей». Что уж теперь… Это его выбор.

И если вдруг он когда-нибудь разочаруется в нем, это будут только его проблемы. Обратно я не приму. Никогда.

Стоило только осознать, что ни при каких обстоятельствах не вернусь к этому человеку, как стало легче. Когда перестаешь цепляться за прошлое, прекращаешь грезить о том, как бы все вернуть обратно – это прошлое начинает отступать.

Как только я прекратила отождествлять себя и свою жизнь с Ланским, его образ перестал казаться самым ярким и перекрывать собой остальной мир. Вот дети – да, их предательство до сих пор терзало, выворачивая из груди целые куски обожженной плоти, и порой от тоски хотелось выть и бросаться на стены, а бывший муж с каждым днем оказывался все дальше от центра моей Вселенной.

После того, как с ремонтом было окончательно завершено, пришло время заниматься расстановкой мебели и оборудования. В этом мне помогали сотрудники. Они с удовольствием принимали участие в оснащении кабинетов, подкидывали дельные идеи и вносили посильную лепту в создание образа клиники.

Ну и конечно, не обошлось без Никиты.

Он приходил ближе к вечеру, после основной работы. И мы часами напролет могли обсуждать, например, куда лучше поставить стол. Двигали его, переставляли, смотрели. Потом пили чай, обсуждая как прошел день, потом снова возвращались к столу, и снова его двигали, пока не достигали идеального результата.

Никита уже оброс и не светил глянцевой лысиной, а я стала не так замкнута и мрачна, как прежде. Мы много говорили. У него оказалась крайне насыщенная жизнь – и по стране хорошенько помотало, и в разных областях себя пробовал прежде, чем найти ту, что пришлась по душе, и к спорту был неравнодушен, и к активному времяпрепровождению. Поход – запросто, пешеходная тропа на сотню километров – с удовольствием, спуск по реке на байдарках – как же без этого. А в молодости и на Эльбрус поднимался, и с парашютом прыгал, и затонувшие корабли исследовал.

Рядом с ним я себя чувствовала так, будто всю жизнь провела у плиты, да с тряпкой в зубах, а теперь внезапно обнаружила, что где-то там, все это время кипела другая жизнь.

Было странно, немного горько, и в то же время восхитительно. Я даже на эмоциях согласилась съездить на рыбалку, хотя ни разу в жизни не держала в руках удочку.

Еще он умел рассказывать анекдоты. Иногда такие неприличные, что от стыда краснели уши, но удержаться от смеха было попросту невозможно. И я смеялась, прикрывая рот ладонью, порой аж до слез.