Она торжествующе улыбнулась.

— Василий, мне не интересно, что там у вас произошло, — сказала Клубничкина. — Но знай: я не одобряю твой поступок!

Светлана в порыве наигранного гнева топнула ногой.

— Глупые мальчишки! — воскликнула она. — Вы что, вообразили себя героями Пушкинского романа? Онегиным и Ленским? Что за дуэль вы устроили? Сейчас не Пушкинские времена! Вы не какие-то там безграмотные дворянчики! Вы советские люди, комсомольцы! Мне стыдно за вас, Пиняев! Так и знай! Я не одобряю подобные поступки!

Клубничкина махнула рукой, резко развернулась и зашагала к выходу из класса.

У самой двери она не удержалась и всё же повернула голову — оценила произведённый её выходкой эффект.

Я заметил торжествующий блеск в её глазах.

Иришка Лукина повернулась ко мне лицом и спросила:

— Василий, она правду сказала?

Зашушукавшиеся, было, школьники вновь притихли.

— Ты вчера подрался из-за этой дуры с Геной Тюляевым? — сказала Лукина. — Это правда?

Я усмехнулся и громко повторил:

— Враньё.

Заметил на лицах одноклассников недоверчивые улыбки.

— Света тренируется в актёрском мастерстве, — сказал я. — Попутно рекламирует себя, как актрису. Привлекает к себе внимание. Творческие люди они такие…

Я ухмыльнулся, покрутил кистью руки и добавил:

— … Немного странные.

— Клубничкина дура! — безапелляционно заявила Иришка. — Я рада, Василий, что ты это понял.

Она посмотрел на одноклассников и заявила:

— А ещё она врунья! Чего ещё можно было ждать от актриски?! Вообразила себя… непонятно кем!

Лукина фыркнула, принялась перетасовывать в портфеле учебники и тетради.

Вернулись к своим занятиям, прерванным появлением Клубничкиной, и остальные ученики десятого «Б» класса.

Я снова указал Черепанову на список из трёх фамилий.

Уточнил:

— Нарисуешь?

— Конечно, — ответил Алексей.

Он воровато огляделся, склонился в мою сторону и прошептал:

— Вася, но ведь ты же подрался вчера с Тюляевым.

Я так же шёпотом ему ответил:

— Враньё. Это была не драка, а мелкая стычка. Можно сказать, мы просто активно пообщались. К тому же, я тебе снова повторю: из-за Клубничкиной я не дрался и драться не намерен. Как бы ей того не хотелось.

Черепанов вздохнул.

Я заметил, как он тоскливо взглянул в сторону школьного коридора, куда минуту назад удалился объект его обожания. Подумал о том, что Лёша выглядел сейчас, как брошенный хозяйкой пёс. Покачал головой, вынул из портфеля тетрадь и учебник.

После урока математики я поинтересовался у Черепанова, за какие заслуги мне на позапрошлой неделе влепили двойку по литературе. Честно признался Алексею, что воспоминания о том событии начисто выветрились из моей памяти.

— Так ты же не рассказал стих, — напомнил мне Черепанов.

— Какой ещё стих?

— Маяковского.

— Я рассказал его на прошлой неделе.

— Да, — сказал Алексей. — А на позапрошлой неделе ты заявил, что поэзию Маяковского не любишь, и что учить стихи не намерен.

— Так и сказал?

Я удивлённо вскинул брови.

Черепанов кивнул.

Я покачал головой и заявил:

— Вот это я брякнул… не подумав.

Урок литературы начался с привычного обмена приветствиями между школьниками и учителем.

— Здравствуйте, товарищи будущие выпускники!

— Здравствуйте, Максим Григорьевич!

Я поднял руку, едва только мои одноклассники расселись по лавкам. Максим Григорьевич в ответ на моё рвение улыбнулся, продемонстрировал свои крупные резцы.

— Что случилось…

Он поправил на лице очки, бросил взгляд в журнал.

— … Пиняев?

— Случилось, Максим Григорьевич, — ответил я. — На позапрошлой неделе у меня двойка случилась. За Маяковского. На прошлой неделе я сдал вам стихотворение. Почему вы не исправили ту двойку?

Я поднялся с лавки, замер справа от парты.

Учитель литературы вновь изобразил кролика: блеснул зубами.

— На прошлой неделе я поставил тебе, товарищ будущий выпускник, в классный журнал заслуженное «отлично», — сказал Кролик. — На позапрошлой неделе ты получил не менее заслуженный «неуд».

Максим Григорьевич пожал плечами.

— Всё правильно, Пиняев? — сказал он. — Не так ли?

Я кивнул и спросил:

— Максим Григорьевич, когда я исправлю двойку?

— Зачем? — переспросил учитель.