Магазин, носивший подзабытое название «Культтовары», поразил меня не внешним видом (он находился в похожем на избушку деревянном здании) и не ассортиментом товаров (к нынешнему «изобилию» в советских магазинах я заранее морально подготовился). Он удивил меня странными походами от отделов к кассе, откуда я возвращался с чеком обратно к продавцам — обменивал чек на товары. Очередь около кассы не исчезала. Я прикупил сразу десять нотных тетрадей с изображением арфы на обложке. Вторую очередь в кассу я отстоял, когда вспомнил о простых карандашах (Иришкины карандаши я превратил в огрызки). На третий заход к кассе я не отважился — покинул магазин до того, как надумал прикупить очередные «необходимые» вещи.

От «Культтоваров» мы прошли ещё полсотни метров по засыпанной снегом улице Ленина, заглянули в магазин «Книги». Там я с удовольствием вдохнул запах свежей типографской краски, окинул взглядом стеллажи и столы с печатными изданиями. Сдвинул на затылок шапку, прошёлся вдоль рядов, пробежался взглядом по обложкам и по корешкам книг. Посмотрел на фамилии авторов, заглянул под обложки. С удивлением понял, что видел сочинения этих авторов впервые. Хотя те были изданы шестизначными тиражами. Иришка не бродила вместе со мной — она целенаправленно двинулась в отдел приключенческой литературы. Я минут на двадцать потерял её из вида: разглядывал труды писателей, написанные в жанре соцреализма.

Лукина напомнила о себе сама.

Она подбежала ко мне с книгой в руках и сообщила:

— Василий, смотри, что я нашла!

Показала мне обложку книги, на которой значилось: «Библиотека современной фантастики, тот 1. Иван Ефремов».

— Это же «Туманность Андромеды»! — сказала Иришка. — Ещё здесь есть «Звёздные корабли».

Я взял из рук Иришки книгу, перевернул её — взглянул на цену.

— Восемьдесят девять копеек, — сказал я. — Берём.

— Зачем? — спросила Лукина. — У нас же дома почти такая же на полке стоит.

Я взмахнул рукой и заверил:

— В хозяйстве пригодится. Берём.

В среду перед началом первого урока Черепанов положил на стол тетрадь, подвинул её в мою сторону.

— Вот, — сообщил он. — Сделал.

Говорил Алексей едва слышно. Озирался при этом по сторонам, будто заговорщик.

Я заглянул в тетрадь — на первой же странице под обложкой увидел карандашный рисунок. Иванов Илья Фёдорович (он же — Илья Муромец), выглядел на рисунке серьёзным и слегка уставшим, будто на протяжении всего урока не сидел на лавке. Черепанов точно передал на портрете его меланхоличный взгляд, тщательно зарисовал ухоженные усы. Я не удержался, довольно кивнул. Потому что Илья Муромец на рисунке выглядел, будто на чёрно-белой фотографии. Лёша нарядил его в привычный спортивный костюм — не в космический скафандр. Заметил я у физрука на шее и шнурок от свистка (сам свисток на странице не поместился).

— Здорово, — сказал я. — Профессиональная работа. Как живой.

Черепанов улыбнулся, дёрнул рукой.

— Смотри дальше, — прошептал он.

Я перевернул тетрадный лист. Встретился глазами с пристальным суровым взглядом Евгениева Эдуарда Васильевича (Васильича, как называли его школьники). Вчера я вместе с Черепановым ходил к спортзалу, рассматривал подсчитывавшего мячи физрука. Васильич тогда обернулся и зыркнул на нас вот так же, как глядел сейчас на меня с поверхности тетрадной страницы. Залысины, выступавшие вперёд надбровные дуги — всё это Лёша зарисовал в точности. Я ещё вчера прикинул, что Эдуард Васильевич примерно одногодка нашего Ильи Муромца. Хотя на рисунке он сейчас казался чуть старше Ильи Фёдоровича (за счёт этого сурового взгляда).

Я показал Алексею поднятый вверх большой палец и вынес вердикт:

— Зачёт. Будто фотография. Молодец.

— А третий? — спросил Черепанов.

Попова Дмитрия Фомича (даже коллеги называли его просто Фомичом) мы с Алексеем вчера встретили около учительской. Фомич беседовал с нашей математичкой. Я не заметил в их общении флирта, хотя учительница математики игриво посмеивалась. Они выглядели представителями разных поколений: Фомич был старше Веры Сергеевны минимум на двадцать лет. Черепанов на портрете точно изобразил его взъерошенные седые волосы и пятнышки-шрамы от оспы на щеках. Зарисовал он и большую родинку справа от носа Фомича, из которой топорщились в стороны (похожие на усики мины-ловушки) не сбритые волоски.

— Das ist fantastisch, — сказал я. — Великолепно. Спасибо.

Я поставил на стол портфель, сунул в него Лёшину тетрадь. Вынул из портфеля купленную вчера книгу и положил её на столешницу перед Алексеем.

— Награда нашла своего героя, — сказал я. — Держи. Это тебе.

— Что это? — спросил Черепанов.

— Книга о космосе. Подарок. От нас с Иришкой.

Лёша взглянул на спину Лукиной, снова опустил взгляд на книгу.

— Открой, — сказал я.

Черепанов выполнил мою просьбу, увидел сделанную мною в книге дарственную надпись.

— Алексею Черепанову, будущему Главному конструктору, — прочёл он. — От бывшего солиста детского хорового коллектива «Пионер» Василия Пиняева. На память. Вперёд, к звёздам!

На перемене после третьего урока к нам в класс пришла комсорг школы Лена Зосимова. Она принесла мне награду за спасение пятиклассника при пожаре. Красивым бархатистым контральто Зосимова озвучила шаблонные фразы: упомянула ленинский комсомол, Коммунистическую партию, Ленина и даже правительство СССР. Пожелала, чтобы я всегда оставался верным ленинцем, активным комсомольцем и «настоящим» советским человеком. Под жиденькие аплодисменты учеников десятого «Б» класса Лена вручила мне Похвальную грамоту от комитета комсомола школы, пожала мою руку. Её пальцы были тёплыми, а кожа на ладонях бархатистая, будто после длительного и регулярного использования увлажняющего крема.